Все хуже становилось снабжение. Даже у состоятельных Бонхёфферов стол оскудел. Из всех членов семьи едва ли не самым изобретательным в этих стесненных обстоятельствах оказался Дитрих. Он с такой ловкостью изыскивал источники пищи, что отец похвалил его талант «добытчика и снабженца»36. Дитрих даже скопил карманные деньги и купил курицу. Ему хотелось взять на себя какие-то обязанности, отчасти и из соперничества с братьями – те были на пять, шесть и семь лет старше и очень талантливы, как и сестры. В одном деле Дитрих превосходил их всех – в способностях к музыке. С восьми лет он учился играть на пианино. Уроки брали все братья и сестры, но ни один из них не был настолько многообещающим, а умение Дитриха читать с листа удивляло даже учителя. Он достиг таких результатов, что всерьез подумывал об исполнительской карьере. В десять лет он исполнял сонаты Моцарта.
В Берлине прекрасная музыка окружала знатоков и любителей со всех сторон. В 11 лет Дитрих слушал Девятую симфонию Бетховена в исполнении Берлинского филармонического оркестра под руководством Артура Никиша и писал о своих впечатлениях бабушке. Он не только играл, но и аранжировал и даже сочинял музыку. Ему нравилась песня Шуберта «Gute Ruh» [10] , и в возрасте примерно 14 лет он переложил ее для трио. В тот же год он сочинил кантату на шестой стих псалма 41 «Унывает во мне душа моя». Хотя в итоге он предпочел музыке богословие, горячую любовь к ней он сохранил на всю жизнь. Музыка играла важную роль в его религиозной практике; Дитрих Бонхёффер радел о том, чтобы и его ученики научились ценить музыку как наилучшее выражение веры. Бонхёфферы были музыкальным семейством, и самые ранние музыкальные впечатления Дитриха получены в домашнем кругу, на ежесубботних музыкальных вечерах. Младшая сестра Сюзанна вспоминала:
Мы ужинали в полвосьмого, а затем собирались в гостиной. Сначала мальчики играли втроем: Карл-Фридрих на пианино, Вальтер на скрипке, а Клаус на виолончели. Потом мама пела, а Хёрнхен [11] ей аккомпанировала. Каждый показывал, что выучил за неделю. Сабина занималась на скрипке, две старшие сестры пели дуэтом из Шуберта, Брамса и Бетховена. Дитрих играл на пианино гораздо лучше, чем Карл-Фридрих37.
По словам Сабины, он был внимательным и чутким аккомпаниатором, «всегда старался затушевать чужие ошибки, чтобы никто не попал впросак».
Будущая невестка Эмми Дельбрюк часто присутствовала на этих вечерах.
Пока мы играли, Дитрих, сидя за роялем, руководил всеми. В любой момент он знал, что делает каждый музыкант, он никогда не ограничивался исполнением собственной партии – он слышал всю музыку. Если виолончель подолгу настраивалась перед выступлением или в промежутках, Дитрих опускал голову, но умело скрывал нетерпение. Любезность была свойственна ему от природы38.
В особенности он любил аккомпанировать матери, когда она пела псалмы Геллерта – Бетховена, а под Рождество она всегда пела под его аккомпанемент песни Корнелиуса.
Семейные музыкальные вечера продолжались много лет и привлекали новых друзей, их круг все время расширялся. Концерты устраивались также в дни рождения или по иным особым случаям, вплоть до марта 1943 года, когда на 75-й день рождения Карла Бонхёффера заметно увеличившееся в численности семейство исполнило кантату Вальха «Lobe den Herrn» («Хвалите Господа»), причем Дитрих играл на пианино и дирижировал.
Грюневальд
В марте 1916 года, в разгар войны, Бонхёфферы переехали из особняка на Брюкеналлее в берлинский район Грюневальд. Место было не менее престижное, здесь селились известные берлинские ученые и профессора. Бонхёфферы сблизились со многими соседями, дети проводили много времени вместе, а со временем в этом же окружении находили женихов и невест.
Как большинство домов Грюневальда, особняк под номером 14 по Вангенхаймштрассе был очень велик, к нему прилегали сад и участок площадью в полгектара. Вероятно, именно участок и привлек старших Бонхёфферов: в военное время прокормить восемь детей, в том числе троих юношей, было нелегко, а тут они развели огород, держали коз и птицу.
Дом был полон произведений искусства и семейных реликвий. В гостиной висели писанные маслом портреты предков Бонхёффера, а рядом с ними – гравюры итальянского художника XVIII века Пиранези. Здесь же присутствовали и масштабные пейзажи кисти прадеда, графа Станислауса фон Калькрёйта. Выполненный по его чертежу величественный буфет главенствовал в столовой – громадина высотой в два с половиной метра с рельефной резьбой и двумя колоннами под зубчатым фронтоном напоминала формами греческий храм. Дитрих порой забирался на эту махину и с высоты взирал на жизнь в зале, где за обеденным столом могли разместиться двадцать человек, а паркетный пол натирали ежедневно. В одном углу на изысканным резном пьедестале, внутри которого располагался винный погребец, красовался бюст другого предка, богослова Карла Августа фон Хазе. В его честь и погребец в пьедестале звался «дедушка» (Grossvater).