Преподаватель Бонхёффера профессор Джон Бейли считал Дитриха «самым преданным учеником доктора Барта, какой когда-либо являлся в нашу среду, и самым решительным оппонентом либерализма, с каким мне доводилось сталкиваться». Наблюдения Бонхёффера по поводу американских церквей, особенно церквей, функционировавших в городе Нью-Йорке, продолжают его мысли по поводу «Юниона».
Ситуация в церкви мало чем отличается. Проповедь сведена к необязательному комментарию на события, освещаемые газетами. За все время моего здесь пребывания я слышал лишь одну проповедь, хотя бы отчасти напоминающую декларацию веры, и проповедником был негр (в целом я нахожу все больше религиозной убедительности и оригинальности у негров). Перед лицом этих фактов я постоянно задаюсь вопросом, можно ли тут вообще говорить о христианстве… Бессмысленно ожидать плодов там, где перестали проповедовать Слово? Но что же в таком случае сделается с христианством как таковым? 148
Просвещенный американец взирает на происходящее без малейшей тревоги, напротив, видит в этом свидетельство прогресса. Фундаменталистская проповедь сохраняет свои позиции в южных штатах, но в Нью-Йорке она имеет лишь одного существенного представителя в лице баптистского священника, который проповедует перед верующими и перед любопытствующими воскресение плоти и непорочное зачатие. А так в Нью-Йорке чего только не проповедуют, лишь об одном забывают – во всяком случае, я пока такой проповеди не слышал: о Евангелии Христовом, о кресте, грехе и прощении, о жизни и смерти149.
На семинаре по гомилетике, который Фосдик вел в «Юнионе», он предлагал также темы для проповедей. Лишь небольшое число из них относилось к «традиционным темам», как он это снисходительно именовал. К ужасу Бонхёффера в эту презираемую категорию попала и проповедь «о прощении грехов и о кресте». Суть Евангелия выносилась за скобки, пренебрежительно маркировалась как «традиционная». По словам Бонхёффера,
это вполне типично для всех виденных мною церквей. Чем же заменили христианскую весть? Моральным и социальным идеализмом, проистекающим из веры в прогресс, который почему-то присвоил себе право именоваться «христианским». А место Церкви – собрания верующих во Христа – заняла социальная корпорация. Всякий, видевший недельную программу какой-либо из крупных нью-йоркских церквей, с ежедневными, если не ежечасными мероприятиями, чаем, лекциями, концертами, благотворительными кружками, возможностями для спорта, игр, боулинга, танцев на все возрасты и вкусы, всякий, кто слышал, как представители церкви уговаривают нового соседа присоединиться к ним, утверждая, что таким образом он сможет знакомиться с людьми и утвердиться в обществе, всякий, кто отмечал вводящую в смущение нервозность, с какой пастор хлопочет за прихожан, – всякий, кто все это видел, без труда оценит облик такой церкви. Разумеется, происходит это с разной степенью деликатности, вкуса и серьезности; одни церкви главным образом посвятили себя благотворительности, другие преимущественно «светские», но в обоих случаях трудно отделаться от впечатления, что они забыли, в чем суть150.
Единственное замечательное исключение представляли собой «негритянские церкви». Тот год в Нью-Йорке стал для Бонхёффера ценным опытом, главным образом благодаря знакомству с «негритянскими церквами».
Как и в других городах, куда он попадал студентом или стажером, Бонхёффер отнюдь не ограничивался академическими штудиями. Он не жалел времени на исследование города и всего, что город мог ему предложить. По Нью-Йорку он рыскал в компании четырех соучеников по «Юниону», француза Жана Лассера, швейцарца Эрвина Суца, белого американца Поля Леманна и чернокожего американца Альберта Франклина («Фрэнка») Фишера. Отношения с этими четырьмя приятелями составляли существенный аспект программы года, проведенного в семинарии, но особое влияние на Бонхёффера оказала дружба с Фишером.
Фишер вырос в Алабаме, а когда он в 1930 году поступил в «Юнион», то взял на себя социальную работу при Абиссинской баптистской церкви Гарлема. Риверсайдские и подобные им проповеди скоро утомили Бонхёффера, и он с готовностью принял приглашение Фишера посетить службу в Абиссинской церкви. Там, в афроамериканской общине, среди социальных низов, наконец-то он вновь услышал, как проповедуется Евангелие и является его мощь. Проповедовал в этой церкви выдающийся оратор, доктор Адам Клейтон Пауэлл-старший.
Пауэлл был сыном рабов; его мать была чистокровной индеанкой-чероки, а отец – афроамериканцем. Пауэлл родился через три недели после капитуляции Ли под Аппоматоксом, его ранние годы прошли, как в хрестоматийной истории о блудном сыне, – пьянство, азартные игры, насилие и тому подобное. Но, приняв участие в молитвенном собрании, состоявшемся в Редвилле, штат Огайо, молодой человек всей душой обратился к Христу и никогда не оглядывался назад151. В 1908 году он занял пост старшего священника к тому времени уже легендарной Абиссинской баптистской церкви. Эта церковь возникла столетием ранее, в пору правления президента Томаса Джефферсона, когда группа афроамериканцев откололась от Первой баптистской церкви Нью-Йорка из-за проводившейся в ней политики раздельных скамей для черных и белых. Пауэлл принес на церковную кафедру обновленное видение и веру. В 1920 году после затяжных баталий он добился переноса церкви в Гарлем, построил там новый большой храм на 138-й улице, создал один из первых центров общественного досуга в этом районе. «Мы не продавали билеты или мороженое, чтобы собрать деньги на строительство Абиссинской баптистской церкви и общественного центра, – похвалялся он. – Все, до последнего доллара, составили десятина и пожертвования, и Господь благословил нас благословениями сверх того, что способны вместить наши души». К середине 1930-х Абиссинская церковь насчитывала 14 000 членов и стала крупнейшей протестантской общиной в США.