Конечно, не в буквальном смысле. Дитте и не свалилась сразу, как вернулась, а присела отдохнуть немножко и поболтать с соседкой. Но потом, когда надо было приняться за ночную работу, уже не могла держаться на ногах от усталости и сонливости. Не следовало «распрягаться» надо было сразу везти воз дальше, без передышки! Точь-в-точь как старые извозчичьи клячи: стоит им лечь, и они уже не могут встать. Вот Дитте и поплатилась теперь — кругом грязь, беспорядок, дети безобразничают, скачут и разбрасывают постельное белье, горшки и бог весть что-еще по всей комнате, да и сама она на что похожа? Настоящее чучело! Нечесаная, неодетая. Глаза не глядели бы ни на что; тоска и злость разбирали ее — злость и на себя и на людей. Вперед будет умнее, уж больше не станет так делать.
Вдруг она бросила работу и прислушалась: дети что-то подозрительно притихли. Она поспешила в комнату. Они сидели все в кучке — с братишкой посредине — на полу у окна. Дверца стенного шкафчика под окном, где Дитте хранила провизию, была открыта, а содержимое разбросано по полу. Детское судно, которое они подтащили к окошку, чтобы встать на него и посмотреть на двор, было опрокинуто, и все это посыпано сверху мукой, чтобы прикрыть безобразие. Ужас! Ужас! И чудесная мука, из которой Дитте собиралась напечь блинчиков к обеду, погибла! А яйцо, припасенное, чтобы сдобрить блинчики, ребятишки разбили и вымазали себе головы. На что они вообще стали похожи — все в грязи, в скорлупках! И смеяться и плакать впору! Дитте принялась было расправляться с ребятами, осыпая их бранью и немилосердно шлепая, но потом упала на стул и принялась всхлипывать вместе с ними.
. — Да, да, хныкайте теперь, — выговаривала она сквозь слезы, — вы и сами не знаете, что натворили! Ну, где я теперь возьму вам обед?
Однако она скоро поднялась — белье закипело в котле, ж вода могла перелиться через край.
— Ну, сидите теперь, и боже вас избави прыгать на пол!
Она решительно усадила их на кровать и устремилась в кухню. Ребятишки хныкали, косясь на дверь.
Некоторое время она усердно старалась наверстать упущенное, но работа что-то плохо спорилась сегодня. Она ощущала слабость и тяжесть в животе и в коленях. После рождения малютки Георга у нее снова появились крови, несмотря на кормление грудью. Видно, она не успела толком оправиться после родов и окрепнуть.
Она присела и, уронив руки на колени, задумалась… А может быть, и не думала ни о чем, просто отдыхала в минутном забытьи. Откуда-то доносился монотонный детский плач, такой отдаленный, что мог сойти за тягучую, однообразную песню. Это, верно, миссионеров уродец. Он вечно плакал — если не строил каких-нибудь каверз. Ему было всего три-четыре года, но просто невероятно, чего он только не вытворял. Родители были люди серьезные, молились каждое утро и каждый вечер, и прямо непостижимо было, как это мог уродиться у них такой ребенок! Счастье, впрочем, что он попал к людям столь долготерпеливым. Дитте по себе знала, как легко выйти из терпения.
Звуки знакомых шагов по лестнице заставили ее испуганно встрепенуться, торопливо накинуть на себя кофточку и пригладить волосы. Вся красная, она склонилась опять над корытом.
— Э, да ты за воскресной работой! — сказал Ларc Петер, еще не успев войти. — Здравствуй, девчонка!
Голос его стал тише. Сине сумела приглушить его, но в нем все еще слышалась прежняя теплота.
Дитте вытерла для отца табурет и снова взялась за стирку.
Ларс Петер ездил в Мальмё и стал рассказывать о своей поездке и еще кое о чем. Дитте не проявила никакого интереса, не задала ни одного вопроса, и он приостановился, поглядывая на нее.
— Я, пожалуй, не совсем кстати сегодня, — сказал он наконец, положив руку ей на спину. — Какого черта ты так заработалась? Сегодня ведь воскресенье!
— Право, не знаю, — неохотно ответила Дитте. — Наверное, потому, что ленилась всю неделю!
— Ну, это чертовски мало на тебя похоже, — засмеялся Ларc Петер. — Просто у тебя дела выше головы. Не под силу справиться.
— Ну, — последовал ответ, — дела у меня не больше, чем мне по силам.
— Что-то не верится! Ты, как эти помидоры, что теперь сажают повсюду, — чересчур ретива. Если их вовремя не ощипывать, они выгоняют одну завязь за другою, а плодов-то взрастить и не в силах.
— Это небось Сине так думает? — сказала Дитте. — Что ж, не всем быть одинаково домовитыми и благоразумными.
— Да, что касается сердца, то благоразумия с тебя не спрашивай! — ласково сказал Ларc Петер. — Говорю: сердце у тебя чересчур ретиво, и как только ты с ним справляешься!