— Спасибо, но… Нет, это не подойдет. Куда мне, такому грязному. В кабачки-то еле пускают, — уж очень воняет от меня. Часто из-за этого выходят неприятности, и приходится бродить по улицам.
Да, действительно от него воняло; недаром Петер лежал и потирал свой носишко, словно туда мухи залетели. Но не гнать же старика ив-за этого на улицу!
— Не беда, заходите, — храбро оказала Дитте. — Дети вас так любят.
— Да, это ничего, что от тебя плохо пахнет, можно ведь нос заткнуть, — вмешался Петер, подымая голову.
— А ты уже проснулся? — спросил старик, трогая его своим крючком. — Заткнуть нос, говоришь? Да, многие затыкают, как только встретят меня. Ничего не поделаешь, у всякого ремесла свои неудобства!
— Найти бы только вам пристанище на ночь! — озабоченно сказала Дитте. — В Карловой каморке, пожалуй, слишком холодно, а то ведь он последнее время каждую ночь уходит из дому.
Но старик и слышать ничего не хотел.
— Нет, нет, не место мне теперь среди приличных людей! — сказал он.
Вот в том-то и весь ужас. Жалость боролась в Дитте с брезгливостью. Его ведь не отмыть, не отскоблить, раз он вечно роется в помойных ямах. Бедняга! И на стуле-то ему не сидится.
— А что, если устроить вас в богадельню?
Старик встал и зашатался.
— Ежели ты это задумала, то я не знаю, что с собой сделаю, — сказал он, весь дрожа от страха. — Ну, мне пора теперь!
И он вскинул свой мешок на плечо.
— Да вы все равно ничего не увидите в таких потемках. Посидите у нас, пока рассветет! — уговаривала его Дитте.
Но он уже не мог сидеть.
— Мне надо еще сходить в дом миссионеров — там в пекарне продают хлеб за полцены, если прийти до шести утра.
— Ой, какая даль! — Дитте вдруг показалось, что самой ей удивительно хорошо живется.
— А не все ли равно, где и куда шагать мне? — ответил старик. — Как-нибудь надо скоротать свой век. Ну, прощай. Бог благословит тебя и твоих детей за твою добрую душу.
Проводив старика, Дитте налила чашку кофе и Петеру. Он не просил, но лежал и поглядывал на кофейник загоревшимися глазами, беззвучно шевелил губами и улыбался. Этакий плут! Как тут устоять?
— А теперь закутайся и усни опять, — сказала Дитте. — Еще пяти часов нет. Старуха Расмуссен разбудит тебя. Не балуйся по дороге в школу и обратно домой и там веди себя хорошенько, чтобы никто не сказал: плохая, видно, у него мать, что так распустила детей. И скажи старухе Расмуссен, что тут оставлена солонина для Карла. Пусть она уж позаботится о нем. А если он придет домой мокрый, пусть она не позволяет ему спать в его каморке. И если кокса не хватит, то…
— Я сам принесу, не беспокойся, — сказал Петер.
— Спасибо, мальчик. Да напомни старухе Расмуссен, что ей надо сегодня сходить к участковому попечителю. — Она постояла еще немного, соображая. — Ну, кажется, больше ничего. — Поцеловала мальчугана, погасила лампу и ушла.
Как только мать спустилась с лестницы, Петер вскочил и живо оделся. Чего тут валяться и сопеть? У него явилась блестящая мысль: старик Риндом плетется теперь к Большому трактиру… Преинтересно, должно быть, на улицах ночью… Надо захватить с собой Эйнара и махнуть на разгрузочную пристань набрать кокса… К началу занятий в школе они успеют вернуться, а потом после обеда будут совсем свободны, делай, что хочешь. Петер вытащил из-под стола мешок и потихоньку выбрался за дверь. В коридоре было темно, а Петер немножко трусил темноты, но, спустившись во двор, он опять стал храбрецом. Торопливо направился к окошку Андерсенов и постучал. Сам Андерсен лежал в больнице, а то Петер не отважился бы.
— Кто там? — боязливо спросила Сельма.
— Можно Эйнару со мной?.. Я иду собирать кокс! — сказал Петер.
— Боже! Это ты, мальчуган! Уже на ногах в такую рань! — удивилась мать Эйнара и впустила Петера.
В помещении было жарко и тесно, — у них была всего одна комната. Всюду были постланы постели — на стульях вдоль стен и на полу. Эйнар быстро оделся, глаза его сияли в ожидании сказочных приключений.
Быстро шагали мальчуганы к пакгаузам, находившимся около Глиняного озера. На полдороге они спохватились, что ближе было бы пойти в Вольную гавань. Оно так и было, если считать от их дома. Мальчишки повернули назад и припустились бегом, чтобы наверстать упущенное время. Около Триангля из-под темной арки вышел полицейский и долго смотрел вслед двум мальчишкам, во всю прыть бежавшим к Вольной гавани с пустыми мешками за спиной. Прохожих на улицах не было видно, лишь иногда встречалась газетчица, которая брела в одну из больших газетных контор за утренними выпусками газет.