— Они дразнят меня «сорочьим отродьем»! — плакал он.
— А ты тоже надавай им прозвищ! — советовала Дитте и выпроваживала его.
Но однажды учитель прислал записку, что мальчик слишком часто пропускает занятия. Потом прислал вторично. Дитте понять не могла, в чем дело. Как следует взялась она за братишку и выпытала у него, что он постоянно пропускает уроки: пойдет как будто в школу, а сам бродит где-нибудь весь день в домой возвращается, только когда уроки кончатся. Дитте ничего не сказала об этом отцу, чтобы не огорчать его.
Под гнетом отчуждения от других людей обитатели Сорочьего Гнезда теснее привязывались друг к другу. В них появилось что-то напоминавшее затравленных животных. Теперь Ларc Петер твердо решил давать отпор людям — всегда готов был огрызнуться и без дальнейших разговоров пустить в ход кулаки. Вся семья стала недоверчивой, подозрительной. Стоило ребятишкам, игравшим около дома, завидеть на дороге людей, которые должны были проехать мимо Сорочьего Гнезда, они со всех ног кидались в дом и поглядывали на проезжих только сквозь треснувшие стекла окон. А Дитте, как волчица своих детенышей, оберегала братишек и сестренку от всякой обиды со стороны других детей. Она и огрызалась и дралась, защищая их, и отругивалась в случае нужды, не стесняясь. Как-то раз Ларc Петер проезжал мимо школы, и учитель, остановив его, пожаловался на девочку — очень уж груба, ругается ужасными словами. Отец стал в тупик. Как же это так? Дома она держала себя всегда так хорошо и строго следила за тем, чтобы младшие дети вели себя прилично. Он заговорил об этом с Дитте, вернувшись домой, но она с окаменевшим лицом заявила, что «не намерена спускать обид никому и ни за что».
— Так посиди дома; посмотрим, что из этого выйдет.
— А выйдет то, что на нас наложат штраф за каждый пропущенный день. И, наконец, придут и силой отправят меня в школу, — с горечью сказала Дитте.
— Ну, отправить тебя силой не так-то просто. Тут кое-кто за тебя вступится. — Ларc Петер зловеще потряс головой.
Но Дитте ни за что не соглашалась на это, — она сама сумеет постоять за себя.
— Я имею такое же право быть в школе, как и все прочие, — задорно сказала она.
— Ну да, право ты имеешь, конечно. Но обидно, что вам приходится столько терпеть от людской злобы.
Ларс Петер почти совсем перестал разъезжать и занялся обработкой своего клочка земли, — так он был ближе к дому и к детишкам. он уже не мог быть спокоен за семью. Люди ополчились против них, вредили им. Когда он отлучался из дому, он не знал ни минуты покоя. Ему все чудилось, что дома вот-вот стрясется беда. Дети только радовались перемене.
— Ты и завтра дома, отец? — спрашивали двое меньших каждый вечер, не сводя с него глаз и обнимая его могучие колени. Ларc Петер утвердительно кивал.
— Нам нужно теснее сбиться в кучу в нашем Сорочьем Гнезде, — оправдывался он перед Дитте. — Мы не в силах стряхнуть с себя кличку Живодеров. И от… другой нам тоже не избавиться. Но никому не удастся помешать нам дружно жить.
Что ж, Дитте не возражала против того, чтобы он оставался дома. Лишь бы им мало-мальски хватало на пропитание, и — бог с ним, с этим шатаньем по дорогам.
Да, им необходимо было теснее сбиться в кучу и стараться как можно больше заботиться друг о друге, — иначе жизнь стала бы для них слишком тяжелой. По воскресеньям Ларc Петер запрягал Большого Кляуса, и они ехали кататься — до Фредериксвэрка или на ту сторону озера Арре. Хорошо все-таки было иметь возможность кататься на собственной лошади, в собственной телеге, — одно это уже поддерживало дух, позволяло им не считать себя беднее всех, ниже всех.
Прежние знакомые отвернулись от семьи Живодера. Но благодаря Большому Кляусу она приобрела себе новых, свела дружбу с семьей поденщика Йохансена, нанимавшего хижину на Болоте, — с ними тоже никто не хотел знаться. У Йохансена было десять ребятишек, и, хотя на поденщину ходила и жена, они не могли прокормиться без помощи общины. Ларc Петер частенько помогал им, давая своего коня; но настоящего знакомства у них не завязывалось, пока в Сорочьем Гнезде сидела хозяйкою Сэрине. Теперь же это вышло как-го само собой. Рыбак рыбака видит издалека — как гласит народная пословица.
Детям это знакомство дало товарищей по играм и по несчастью. И для них было настоящим праздником ходить в воскресенье после обеда в гости на Болото, а тем более приглашать семью Йохансенов к себе. Обитателям Сорочьего Гнезда возможность принимать людей у себя и угощать по мере своего достатка давала какое-то особое удовлетворение, как-то возвышала их в собственных глазах. Дитте еще за два-три дня до праздника заботливо снимала с молока сливки к кофе и готовила угощение. В воскресенье она с утра выкладывала приготовленное на блюдо, чтобы поменьше суетиться после обеда, когда придут гости.
Гости пили кофе с ситным хлебом и домашней сладкой булкой. Потом дети играли в пятнашки, в разбойники. Ларc Петер позволял им бегать где угодно, и они шумной ватагой носились по всему Сорочьему Гнезду, распахивая все двери и все люки. Взрослые тем временем ходили в поле, осматривали хозяйство. Дитте тоже была с ними, держась около жены Йохансена и тоже, как и та, прятала руки под передником.
В шесть часов ужинали, запивая закуску водочкой и пивом, беседовали еще немножко и расходились. И у гостей и у хозяев были еще разные дела вечером, и приходилось рано ложиться спать, чтобы пораньше встать.
Йохансены жили еще беднее обитателей Сорочьего Гнезда, в гости приходили в начищенных деревянных башмаках и в синих рабочих платьях, только что выстиранных. Питались они всю зиму только селедкой да картошкой, и Дитте всегда радовалась возможности угостить их хорошенько — хлебом с салом, с копченой и с жареной колбасой и таким крепким домашним пивом, что оно вышибало пробки из бутылок.
V
БРОДЯЖКА
Ларс Петер поил из колоды своего коня. И тот напился так, что бока у него раздулись. Они только что вернулись из поездки, из настоящей поездки, оба усталые и довольные.
Случалось, что Живодера разбирала такая тоска, что он запрягал Большого Кляуса и отправлялся в путь. И бывало, что дорога помогала ему забыть все заботы и горести, она манила его все дальше и дальше, так что ему иногда приходилось заночевать где-нибудь и вернуться домой лишь на другой день. Большой выручки он из такой поездки не привозил, но кое-что все-таки она давала и, главное, унимала его тревогу на долгое время.
Так было и на этот раз, и Ларc Петер стоял у колоды, погруженный в мысли о том, как хорошо все-таки снова очутиться дома и найти все в полном порядке. Надо теперь положить конец этим припадкам бродяжничества, — хозяйство требует, чтобы человек отдавал ему себя всего, без остатка.
Поуль и Эльза, сразу завладев отцом, шмыгали между его широко расставленными ногами, которые в их глазах были массивными столбами, описывали восьмерки, обходя один столб и обвивая руками другой, и распевали. Иногда они продолжали свои упражнения и между передними ногами Большого Кляуса, который тогда осторожно переступал с копыта на копыто, будто опасаясь придавить детишек. «Динь-динь-дон! Колокольный звон!» — пели малыши, радуясь, что могут во весь свой рост проходить меж ногами у Ларса Петера.