И вот однажды, когда Сэрен на берегу прикреплял грузила к сети, сверху сбежала к нему, подбирая юбку, Марен.
— Ну, теперь как хочешь, а посылай скорее за донатором! Не то помрет у нас девчонка! — крикнула она. — Сил нет слушать, как она вопит!..
Сэрен, до которого уже долетели крики из хижины, страшно рассердился, запустил в жену камешком и заорал:
— Да тебе черт уши заткнул, что ли? Не разбираешь, отчего она кричит? Марш за повитухой, да живо, не то я тебя подгоню!
Увидев, что он встает, Марен повернулась и побежала наверх домой. Сэрен пожал плечами и сам пошел за повитухой. Потом до самого вечера бродил около дома, но внутрь не заглядывал, а вечером направился в ближний погребок, куда редко захаживал: не до того, коли хочешь содержать в порядке двор и домашнее хозяйство. Дрожащей с непривычки рукою взялся он за щеколду, рывком распахнул дверь и вошел, обуреваемый самыми противоречивыми чувствами.
— Ну теперь небось опухоль спадет, — сказал он, пытаясь подбодрить себя. И весь вечер твердил одно и то же, пока не добрался до дому.
Марен бродила по дюнам, поджидая его. Увидев, в каком он состоянии, она валилась слезами.
— Ну теперь небось опухоль… — начал было Сэрен с самой презрительной миной и сразу осекся: рыданья Марен задели его за живое, перевернули в нем сердце; он не выдержал, обхватил жену за шею и заплакал с нею вместе.
Старики просидели на дюнах, прижавшись друг к другу, до тех пор, пока не выплакались. Новое существо на пути своем в жизнь встречало только неприязнь; теперь над ним были пролиты первые слезы.
После того как старики вернулись к себе и для родильницы с ребенком было сделано все, что нужно, Марен, лежа около Сэрена в широкой постели, взяла руку мужа в свои. Так всегда засыпала она в дни молодости. И теперь она снова испытала сладость тех дней. Оживило ли ее неожиданно появившееся в их доме дитя любви или что другое?
— Ну, теперь поверила, что девчонка-то младенца ждала? — спросил ее Сэрен, когда они уже почти засыпали.
— Да, конечно, — ответила Марен. — Но диковинно все-таки. Как же без мужчины-то?..
— Ох, поди ты со своей чепухой! — сказал Сэрен. И они заснули.
Да, пришлось все же Марен сдаться. «Хотя, — как говорил муж, — чего доброго, она вдруг опять начала бы городить про опухоль. Бабу сам черт не разубедит, если она что-нибудь заберет себе в голову».
Но, разумеется, у Марен хватило ума не отрицать того, в чем убедился бы и слепой, хотя и ощупью. И тем легче было Марен признать жестокую правду, что вопреки всем слезам и клятвам невинной девственницы, в этом все же был замешан мужчина, да еще живший по соседству. Это был сын самого владельца Хутора на Песках, тот самый, что, возвращаясь из города по вечерам, подвозил домой Сэрине, которая боялась идти темной лесной дорогой.
— Нечего сказать, славный способ ты придумала уберечь девчонку от бродяг! — сказал как-то Сэрен, косясь на малютку.
— Что ты мелешь зря? Я думаю, сын хуторянина все же получше бродяги, — обиженно ответила Марен.
Она считала себя правой! Разве не говорила она всегда, что Сэрине высоко взлетит? В девочке была благородная закваска.
И вот однажды пришлось Сэрену надеть праздничный костюм и отправиться на хутор.
— Да, так, значит, девчонка-то родила, — приступил он прямо к делу.
— Вот как? — отозвался сын хуторянина. Сэрен застал его на гумне вместе с отцом, они перетряхивали солому. — Что ж, дело возможное.
— Да, но она прямо на тебя говорит, что ты отец.
— Ишь ты! А может она доказать это?
— Она может присягнуть. Так что лучше тебе жениться на этой негоднице.
Сын хуторянина громко рассмеялся.
— А! Ты еще зубы скалишь? — Сэрен схватил вилы и пошел прямо на парня. Тот, побелев от страха, отступил за молотилку.
— Постой-ка, Сэрен, послушай… — вмешался сам хуторянин. — Давай мы с тобой, старики, выйдем на двор да потолкуем. Молодежь нынче такая несуразная… Так вот, видишь, я не думаю, чтобы сын мой женился на твоей дочке — виноват он там или не виноват, — начал хуторянин, когда они очутились на дворе.
— Заставить можно! — угрожающе сказал Сэрен.
— Видишь ли, заставить его мог бы только суд, а судиться она не пойдет, насколько я ее знаю. Но если бы речь зашла… о том, чтобы… чтобы он помог ей пристроиться, то… Хочешь двести далеров раз навсегда?