Но в конце концов дело кончилось взрывом. Йоханнес раз навсегда возненавидел Большого Кляуса и однажды, когда Ларса Петера не было дома, вывел конягу из конюшни и стал запрягать, желая, — как он сказал детям, — научить старого одра хорошим манерам. Трудно оказалось загнать Большого Кляуса в оглобли, он угрожающе бил хвостом, скалил зубы, а когда его все-таки впрягли, не захотел сдвинуться с места, сколько ни хлестал его Йоханнес. Тот наконец выскочил из телеги вне себя от ярости, схватил валек от бороны и обрушил несколько тяжелых ударов на костлявую спину в ребра лошади. Дети подняли крик. Большой Кляус, весь в мыле, стоял, не двигаясь, дрожа и тяжело поводя боками. Но всякий раз, как Йоханнес снова накидывался на него и начинал дубасить, конь принимался неистово бить задними копытами, высекая искры из окованного железом передка телеги. Наконец Йоханнес отказался от борьбы, швырнул свое оружие и ушел в дом.
Дитте пробовала было вмешаться, но дядя оттолкнул ее. Теперь она подошла к Большому Кляусу, выпрягла его, дала ему напиться и набросила мокрый мешок на израненный крестец, а младшие дети, обливаясь слезами, стали совать лошади куски хлеба. Вскоре Йоханнес вышел одетый по-дорожному и, ни на кого не глядя, стал запрягать свою лошадь. Когда он выехал со двора, ребятишки, попрятавшиеся было, вылезли из своих убежищ и сердито поглядели ему вслед.
— Он совсем уехал? — спросила Эльза.
— Пускай бы совсем, или пусть бы заблудился — только бы никогда не возвращался больше! Скверный, злой человек! — отозвался Кристиан. Никто из детей теперь не любил дядю.
На тропинке, идущей через поле от болота, показался человек. Это был отец. Дети побежали ему навстречу и, перебивая друг друга, рассказали о том, что произошло. Ларс Петер сначала с минуту глядел на них в недоумении, как бы ничего не понимая, затем кинулся к дому бегом. Дитте прошла за ним в стойло. Большой Кляус оказался в самом жалком состоянии, весь как-то ослаб, обвис всем телом и начинал дрожать, как только с ним заговаривали. Круп у него был страшно иссечен.
Ларс Петер потемнел в лице.
— Пусть благодарит бога за то, что вовремя убрался! — сказал он Дитте.
Потом он ощупал Большого Кляуса, чтобы узнать, нет ли где у него переломов. Коняга поочередно подымал ноги с большой осторожностью, видно было, что ему больно.
— Экий зверь! Так искалечить моего верного друга! — сказал Ларс Петер, ласково поглаживая ноги своего любимца. Тот тихонько заржал и поскреб копытом. Это он, пользуясь тем, что его жалеют, хотел выклянчить у хозяина лишнюю порцию овса.
— Тебе бы следовало хорошенько вздуть дядю самого! — серьезно сказал Кристиан.
— Мне бы не следовало пускать его в дом, — угрюмо ответил отец. — Это было бы лучше для всех нас.
— Да, знаешь, отец, почему Йохансены ни разу не были у нас летом? — сказала Дитте. — Потому что они боялись есть у нас, думали, что мы готовим кушанья из падали.
— Откуда ты взяла это, Дитте? — Отец с отчаянием глядел на нее.
— Мне сегодня крикнули это вслед ребята в школе. И спрашивали, не надо ли нам дохлую кошку на колбасу.
— Я, конечно, понимал, что тут дело именно в этом… — Ларс Петер глухо рассмеялся. — К счастью, мы можем обойтись без людей. Да, к счастью!.. Я, черт побери, не буду посылать за ними! — крикнул он.
Поуль со страху расплакался.
— Ну, ну, я не хотел тебя напугать! — Отец взял его на руки. — Но таким манером не долго и выйти из себя, ей-богу!
Дня два спустя, рано утром вернулся Йоханнес. Он весь выпачкался в грязи и вообще был в ужасном состоянии. Ларсу Петеру пришлось высадить его из телеги, — он еле на ногах держался. Но язык у него работал вовсю, — срам слушать было. Ларс Петер ничего не сказал в ответ на все его грубости и стащил его на гумно, где было брошено немного соломы. Йоханнес сразу заснул. Лежал, как мертвый, в лице ни кровинки, волосы прилипли к вискам и к темени, одна черная прядь выбилась на лоб, смотреть жутко было. Дети с трепетом подошли к дверям и заглянули в полутемное помещение, а разглядев Йоханнеса, с криком убежали прочь. У-у! Страсть какая!
Ларс Петер занялся делом: насыпал овса, приготовил сечку для лошадей. Проходя мимо брата, он приостановился и задумался. Вот, значит, каким надо быть, чтобы водиться с людьми — гладеньким, чистеньким снаружи и холодным, бессердечным внутри. На этого вот никто не косился, не глядел свысока — только потому, что он был наглым. Женщины находили его красавцем и под вечер так и шмыгали по дороге мимо — как будто бы по делу, а мужчины… Да, их, пожалуй, покоряли его кутежи и драки из-за девушек.