Мужчина посмотрел на часы и отвел взгляд.
Покажи-ка, старина, — сказал толстый парень у печки.
Баллард протянул часы.
Сколько ты за них хочешь?
Я рассчитывал получить пять долларов.
Что, за все?
Нет, черт возьми. Пять долларов за каждые.
Блядь.
Дай-ка посмотреть, Орвис.
Погоди, я сам смотрю.
Покажи.
Это хорошие часы.
Давай я их возьму. Сколько ты за них хочешь?
Пять долларов.
Я дам два и не буду спрашивать, где ты их взял.
Я не могу этого сделать.
Дай мне посмотреть другие, Фред. С ними что-то не так?
Ни черта, всё с ними так. Слышишь, как они тикают?
Я дам тебе три за те, что позолоченные.
Баллард переводил взгляд с одного на другого. Четыре, — сказал он, — и забирай.
Сколько возьмешь за все?
Баллард на мгновение прикинул цифры в воздухе. Двенадцать долларов, — сказал он.
Черт возьми, это не дело. Разве ты не делаешь скидку, если брать все сразу?
Это все часы, которые у тебя есть?
Только эти трое.
Вот. Отдайте ему часы.
Не собираешься ли ты сегодня заняться часовым бизнесом, Орвис?
Я не могу уговорить этого спекулянта сбавить.
Сколько дашь? — спросил Баллард.
Восемь долларов за все трое.
Баллард оглянулся на мужчин. Они наблюдали за ним, чтобы узнать, какую цену дадут за подержанные часы этим воскресным утром. Он взвесил часы в руке и протянул их покупателю. Они твои, — сказал он.
Покупатель поднялся, протянул деньги и взял часы. Хочешь эти за три? — спросил он человека, стоящего рядом с ним.
Да, давай я возьму.
Кто-нибудь еще хочет за три? Он протянул другие часы.
Второй мужчина, смотревший на часы, выпрямился, свесив ногу с пола, и потянулся в карман. Я беру, — сказал он.
Сколько возьмешь за те, что у тебя, Орвис?
Может быть, пять.
Блядь. Им красная цена два доллара.
Это хорошие часы.
КОГДА БАЛЛАРД ДОБРАЛСЯ до реки, он оглядел пустую белую местность, а затем спустился с дороги и прошел под мостом. К мосту вели чужие следы. Баллард вскарабкался под опоры и дотянулся до балки, на которой оставил винтовку. Какое-то мгновение он бешено шарил рукой по бетону, глядя на реку и следы, которые вели к тому месту, где он находился. Потом его рука нащупала ложе винтовки. Он снял ее, ругаясь, с колотящимся сердцем. Хотел рискнуть? — прорычал он, глядя на следы на снегу. Его голос под сводами моста прозвучал глухо и чуждо и Баллард слушал его эхо, наклонив голову, как собака, а потом поднялся на берег и пошел обратно по дороге.
КОГДА ОН ДОБРАЛСЯ до пещеры, было уже темно. Он пролез внутрь, зажег спичку, достал лампу, зажег ее и поставил у каменного круга, обозначавшего кострище. Стены пещеры выступили из ночи бледными каменными драпировочными складками, а в потолке свода появился разлом с рядом капающих известняковых зубцов. В черной дымовой трубе над головой холодно горели далекие безглазые звезды Плеяд. Баллард пнул ногой костер и выбил из золы и костей несколько тускло-вишневых угольков. Набрав сухой травы и веток, он разжег костер, вернулся с кастрюлей, наполненной снегом, и поставил ее у огня. Его матрац лежал в куче хвороста, на нем лежали плюшевые животные, а остальные немногочисленные пожитки лежали в гроте так, как их расставил случай.
Когда огонь разгорелся, он взял фонарик, перешел через пещеру и скрылся в узком проходе.
По сырым каменным коридорам Баллард спустился внутрь горы и попал в другую пещеру. Здесь его свет рассеялся по рядам известняковых колонн и огромных влажных и ветхих каменных урн. Из пола пещеры вытекал подземный ручей. Он чернел в кальцитовом озерце и стекал по узкому акведуку, где пещера заканчивалась черным отверстием. Свет Балларда отражался от поверхности воды без искажений, словно отброшенный назад какой-то странной подземной силой. Повсюду капала и брызгала вода, а влажные стены пещеры в луче света казались восковыми или лакированными.
Он пересек пещеру и последовал за ручьем по узкому ущелью, по которому он протекал; вода устремлялась в темноту перед ним, низвергаясь из одного озерца в другое в каменных промоинах собственного изготовления, а Баллард проворно перебирался по камням и по уступам, сохраняя ноги сухими, в некоторых местах переступая через ручей; его свет выхватывал на бледном каменном дне ручья белых раков, которые отступали, пятясь вслепую.