Сейчас-то я понимаю, каким самонадеянным и высокомерным был.
Итирохико то и дело подходил ко мне с расспросами:
— Отец, почему у меня не такой длинный нос, как у тебя?
— Не волнуйся, скоро вырастет.
— Почему у меня нет клыков, как у тебя и Дзиромару?
— Не беспокойся, со временем появятся.
— Отец, кто я?..
— Итирохико, ты — мой сын! Не кто иной, как сын Иодзэна.
Что ещё я мог отвечать?..
— Чем больше ты пытался убедить Итирохико, что он дитя монстра, тем меньше тот верил самому себе и тем глубже погружался во тьму, — святой отец протяжно вздохнул. — Я и представить не мог, что атмосфера нашего мира может настолько разворошить чёрную дыру в груди человека…
Я подглядывал из-за двери и сам невольно приложил руку к груди.
Затем раздался тихий голос Дзиромару:
— Что такое «тьма»? Я дурак, я не понимаю. Не знаю, кто такой Итирохико, но для меня он навсегда останется прежде всего братом!
С этими словами Дзиромару поднял на родителей взгляд, в котором чувствовалась готовность простить. Мать Дзиромару прослезилась, а Иодзэн умоляюще посмотрел на мудрого зайца:
— Святой отец, неужели теперь мы никогда не сможем жить вместе с Итирохико? Неужели не начнём всё сначала?
Под конец его голос стал настолько тихим, что я с трудом разбирал слова. Сердце в моей груди болезненно сжалось.
Святой отец обратил на Иодзэна суровый взгляд:
— Сейчас Итирохико бродит неизвестно где, и, если его не вырвать из лап тьмы, случиться может что угодно.
«Только я способен остановить Итирохико», — сказал я сам себе и принял решение.
Кюта сразу засобирался в дорогу: быстро осмотрел меч, убрал его в ножны, спрятал в чехол и повесил за спину. Затем тайно покинул жилище святого отца и зашагал по лестнице к выходу.
Там-то я и бросил ему в спину:
— Как же так, Кюта?
Он остановился и медленно обернулся.
— Просто возьмёшь и бросишь Куматэцу? — вопросил я укоряющим голосом.
Неужто он собирается куда-то уйти, когда учитель при смерти? Мне хотелось, чтобы Кюта находился рядом с ним.
Однако юноша молчал и лишь внимательно смотрел на меня. Я не знал, что ещё добавить.
— Глупец! Задумал отомстить? И что это тебе даст? — внезапно рявкнул Хякусюбо.
Я в замешательстве взглянул на него: тот стоял рядом, сложив руки на груди. Мой давний друг ещё не открывался с такой стороны. Добрый монах, всегда заступавшийся за Кюту, грозно хмурил брови и ругал парня командирским голосом, которого я от него ни разу и не слышал:
— Терпение моё лопнуло! Не надейся, что я вечно буду мягким и покладистым! Неужели судьба Куматэцу ничему тебя не научила, недоумок?
Я понадеялся, что внезапное перевоплощение нашего добряка заставит Кюту одуматься, но не тут-то было! Парень молча стоял, уставившись на Хякусюбо, ни один мускул не дрогнул на его лице. В глазах горел свет мужества и решимости, говорить с ним было уже бесполезно.
— Кюта!.. — Хякусюбо, словно опомнившись, опустил руки.
Судя по взгляду Кюты, нам оставалось лишь смириться с его решением.
Хякусюбо вновь стал самим собой и обеспокоенно спросил:
— Значит… ты всё-таки идёшь?
Тот кивнул — точно так же, как и много лет назад.
— Спасибо, что отругал. У меня словно камень с души свалился, — и Кюта попытался объяснить нам, что именно задумал: — На самом деле я иду не мстить. Мы с Итирохико похожи. Если бы я оступился, стал бы таким же, как он. Однако всё обошлось благодаря тем, кто воспитал меня. Включая вас, Тата-сан, Хяку-сан…
Лишь после этих слов я начал понимать, что происходит.
— Кюта… ты…
Он прижал руку к груди и продолжил:
— Я не могу стоять в стороне, ведь Итирохико столкнулся с тем же, что и я. Мне нужно идти, а Куматэцу оставляю на вас.
Ну что тут ещё добавить? Кюта низко поклонился нам, и в тот момент я понял, как же этот гадёныш мне дорог.
Я сбежал вниз по лестнице, вцепился в мальчишку и крепко обнял его:
— В твоём голосе я услышал настоящую решимость! За Куматэцу не тревожься, мы уж с него глаз не спустим. А теперь вперёд! Иди же!
Я хлопал Кюту по спине, а слёзы сами катились из глаз.
Да уж, мне так себя вести не подобало, но стоило подумать, каким мужественным и сильным вырос наш малыш, как невыносимо хотелось плакать…