Эти слова показались мне на удивление убедительными, и я замолчал.
— Ты не сказал, как тебя зовут.
— И не скажу…
— А?
— Это личная информация!
Нельзя говорить незнакомым людям своё имя. Это личная информация, ею нужно дорожить. Меня так учили в школе. Хотя объяснять это монстру-медведю несколько странно.
— Э-эх. Хорошо, лет тебе сколько? — Куматэцу раздражённо обнажил клыки.
Возраст тоже личная информация. Я снова задумался, можно ли сказать. Мне казалось, если опять промолчу, противоречивые чувства просто сожрут меня заживо. Поэтому я показал на пальцах.
— Девять?..
Куматэцу пересчитал пальцы, затем самодовольно улыбнулся и откинулся на спинку кушетки. Ему явно пришла в голову какая-то идея.
— Хе-хе. Значит, так, девять по-нашенски — «кю», а ты, получается, Кюта.
Кюта? Да разве есть такое имя?!
— С чего это ты решил придумать мне имя?
— Теперь ты Кюта, запомнил? Ладно, Кюта, я спать, — Куматэцу демонстративно улёгся и повернулся ко мне спиной.
Сколько же сейчас времени? Никак первый час ночи.
Я отодвинул занавеску и вышел во двор. На небе горели бесчисленные звёзды, а вдали — огни оживлённых улиц. Больше всего внимание привлекало похожее на цилиндр здание. Скорее всего, водонапорная башня. Я вспомнил, что похожая есть и в Сибуе, в нижней Догэндзаке[8]. Кстати, и вон то здание с куполом я тоже помню. И другие, что издалека похожи на цветы гинкго. Что же всё это значит? Неужели этот мир как-то связан с Сибуей?
— Рэн, — послышался голос позади меня.
Я обернулся и увидел маму. Она стояла в фартуке у входа в дом и держала в руках поднос.
— Рэн, я сделала твой любимый омлет со свининой, поешь, пока не остыл.
Моя погибшая мама улыбалась и смотрела на меня. Я перестал понимать, где заканчивается сон и начинается реальность. В конце концов, разве город монстров сам по себе не напоминает сон?
— Да, иду.
Похоже, сегодня мой разум перенёс столько потрясений, что сейчас меня уже ничто не брало, и я двинулся вперёд, будто зачарованный. Но не успел я сделать и трёх шагов, как мама исчезла, словно её и не было.
И тут суровая реальность накрыла меня с головой. Я не выдержал, прислонился спиной к стене, опустился на корточки и обхватил руками колени. Я остался один, совсем один. Всё моё тело, словно иголками, пронзали печаль и отчаяние. Из глаз хлынули слёзы. Я пытался сдержаться, но невольно начал всхлипывать. Из кармана высунулся Тико, участливо пискнул и прижался ко мне, словно пытаясь утешить. А я всё равно продолжал реветь и не мог остановиться.
«Плакс я ненавижу», — вспомнились слова Куматэцу.
«Не реви, не реви», — раз за разом твердил я себе.
Бам-бам-бам-бам!
От громких звуков я проснулся и подскочил.
— А-а?!
Рядом стоял ухмыляющийся Куматэцу. В одной руке он держал сковороду, в другой — деревянный молоток.
— Жрать пора!
Пришло утро, небо окрасилось в чистый голубой цвет. Куматэцу снова поднял молоток и застучал по сковороде.
Бам-бам-бам-бам!
— П-перестань! — я зажал уши.
Прошлой ночью сон сморил меня в курятнике у лестницы, ведущей к дому. По словам Куматэцу, он уже подумал, что я сбежал, а потом нашёл меня в окружении кур. Я и сам задавался вопросом, почему до сих пор не унёс отсюда ноги.
Куматэцу навалил мне в миску целую гору риса и разбил на него несколько яиц.
— Всё злишься, что ли? Да ладно тебе, я ж просто дурачился! Взбодрись и ешь.
Тико сидел на моём плече и глодал сосновую шишку. Во всём доме я один молча смотрел на еду, не притрагиваясь к ней.
— Яйца только что снесённые, и есть их надо сырыми.
Передо мной лежали свежие яйца, ещё тёплые после несушек. Наверное, именно это тепло я и чувствовал, когда спал в курятнике.
Но я не мог себя пересилить.
— Ты что, не голоден? — недоверчиво спросил Куматэцу.
— Голоден! — выпалил я, потому что живот мой и правда пустовал.
— Тогда ешь!
— Не могу сырые!
— А?
— Как их есть, такие вонючие?
Я обожаю яйца, но сырые не переношу. Не понимаю тех, кто с аппетитом их уплетает.
— Как-как… Как обычно! Гляди!
Медведь палочками перемешал яйца с рисом и разом опрокинул в себя целую миску, после чего с набитым ртом поинтересовался:
— Ну, как тебе?
Я отвернулся, чтобы не смотреть на этот балаган.
— Дурак ты!
— Чего сказал?!
Вместе со словами из его рта во все стороны полетели крошки, некоторые угодили прямо в меня.