Михаил замер на мгновение, в его разуме пробежали мысли о тюрьме, в которую он попал, и о препаратах, используемых для лечения.
– Никто не имеет права лишать человека свободы, если не доказана его вина в преступлении… – сказал он вполголоса, будто обращаясь к самому себе, после чего расположился в кресле и откинул назад голову.
– Может чаю? – спросил врач, поднося кружку к губам.
– Нет, спасибо.
– А зря, – сказал он, сделав глоток. – В это время года, горячий чай с лимоном – то, что нужно. Но ладно, вернемся к разговору. У вас есть какие-нибудь жалобы?
– Да, меня окружают идиоты.
– Угу, – прохрипел врач, не открывая рта. – А на физическое ваше самочувствие? Может, странные ощущения в теле бывают?
– Бывают, иногда все тело так и рвется куда-то подальше от всех и вся.
– Все шутите… Не советую.
– Может, лишь отчасти.
– Вы пытались покончить с собой, – помолчав какое-то время, произнес врач, – но ваш сосед воспрепятствовал этому, он же и сообщил о некоторых ваших странностях.
– Док, без «странностей» не может быть личности.
– Есть странности, а есть особенности… Я вижу, что вы сильная личность, достаточно умны, – пытаясь войти в доверие, вещал врач. – Вы говорили о сопротивлении чему – либо. Что же у вас иссякли силы, раз вы прекратили борьбу? Я не могу в это верить. Знаете, зачастую людям просто нужна пауза и передышка. Полагаю, что вы тоже нуждаетесь в этом, а это место совершенно не ужасная тюрьма, именно мы можем предоставить вам возможность передохнуть, всё обдумать, поговорить с вами о сокровенном, если хотите. Расскажите пожалуйста, что произошло и что заставило вас совершить столь недальновидный покупок?
Его собеседник направлял взор в потолок и, казалось, совершенно не хотел давать ответ на поставленный вопрос. После слов врача он тяжело и протяжно вздохнул, создавалось впечатление, что с его уст вот-вот сорвется: «Какая же глупость!» На некоторое время в кабинете воцарилось молчание, сопровождающееся лишь отдаленными голосами из коридора. Настенные часы оглашали слияние секунд с неизмеримой вечностью: «Тик, тик, тик». Для Михаила сама жизнь казалась таким же «тиком» в полнейшей безграничной тишине. Наконец он перевёл взгляд на врача.
– Как мне к вам обращаться?
– Меня зовут Николай Васильевич, но для вас просто – Николай.
– Хорошо, Николай. Вы очень добры, по моему мнению. Я буду с вами говорить, и пусть это послужит доказательством того, что я сражался до конца. Постараюсь ответить вам, почему я решил уйти из жизни. Знаете, я с детства мечтал стать художником, но так сложилось, что там, где я родился, по близости не было ни одного заведения, способного этому обучить. Конечно, это не причина опускать руки – хочешь быть счастливым – будь, хочешь писать картины – занимайся этим. Только моя мать, увидев мою тягу к изобразительному искусству, пыталась мне как-то помочь: она покупала мне кисточки, краски, специальные книги. Я действительно горел этим и до седьмого класса смог создать много красочных картин, парочка из которых до сих пор хранятся моей матерью. Однако после того, как я перешел в седьмой класс, отец мой постепенно стал всячески отбивать у меня тягу к творчеству. Как только у меня находилось свободное от уроков и домашних заданий время, он быстро находил мне работу по хозяйству. Я не виню его ни в чем: он хотел лучшего. Обидно то, что… Знаете, у детей принято так: тот, кто не учится – тот крут; дураки не желают, чтобы кто-то развивался. В школе ко мне относились недружелюбно, наверное, из-за того, что я был не похожим на остальных. Но во мне была жажда дружбы и общения. Так, разобравшись, какие поступки в почёте, а какие – нет, я стал делать всё, чтобы заполучить хоть какое-то уважение. Спустя время я изменился и стал таким же, как все, но, по сути, отношение ко мне не изменилось – если только внешне, наверное, я лишь подражал. Так и оставался я «белой вороной», только теперь попав ещё и в немилость преподавателей и родителей. В то время отец стал возлагать на мои плечи ещё больше работы, свободного времени почти не оставалось, и я совсем перестал рисовать. Потом экзамены и поступление в колледж. Даже после окончания школы и смены места жительства ко мне относились так же, как и до того. И вот тогда я остался, как мне казалось, совершенно один в этом мире. Я постоянно думал о своей участи изгоя и никак не мог понять, почему именно так мне приходится жить. Что бы я ни делал – ничего не менялось.