Дыша в такт шагу, мы открывали для себя священные леса и царящую в них храмовую атмосферу, подобную той, что исходит от ренессансных скульптур из слоновой кости и золота. Не понаслышке, не из одних только легенд знали мы, что эти недоступные для человека места заселены неким народцем, состоящим из множества разнородных существ — фавнов, лесовиков, сатиров, лесных божков, наяд, дриад, нимф, ундин. Они смертны, хотя и живут долго и обладают способностью провидеть, нападают на людей и вредят им. В Амбуазском лесу, состоящем по преимуществу из дуба, орешника и тиса — лучшего материала для изготовления лука и стрел, в неком подобии нефа нам порой попадалось ложе, над которым балдахином нависали ветви. Была ли то галлюцинация? Феи, эти роковые создания, способны на всевозможные метаморфозы ради достижения своих целей: то обернутся ланью, чтобы заманить охотника не робкого десятка, то воздвигнут величественные декорации, утром оказывающиеся переплетением корней вывороченных из земли стволов. Вот и это ложе — было ли оно местом ночлега феи? А может ведьмы, которая передвигается, оседлав метлу из дрока или кол из изгороди, и устраивает шабаш на редких полянках, чья почва покрывается от этого широкими кругами, которые называют «ведьмины кольца»? «Значит, не только в сказках, — думал я, идя по серебристой поляне, — герой превращает лошадь в принцессу». Я шел и оглядывался, стараясь разглядеть эльфа, нимфу, белую или зеленую даму. А вдруг я набреду на след знаменитого Пана, любящего шумные сборища дриад и нимф в образе молодых девушек? Я ощущал, как трепещет, пробиваясь сквозь листву, их женственность. А бывают еще гамадриады, тоже лесные нимфы, пленницы сердцевин деревьев. К ним лучше не приближаться, они способны довести смертного, что дал себя обольстить, до безумия. Достаточно было прочесть «Тристана и Изольду», чтобы проникнуться чувством страха, всегда сопутствующего любви:
«Скрытый в ветвях, король видел, как его племянник перескочил через острую изгородь. Тристан встал под деревом и принялся бросать в воду стружки и сучья. Но так как, бросая, он наклонился над ключом, то увидел образ короля, отраженный в воде. Ах, если бы мог он остановить мчавшиеся стружки! Но, увы, они быстро несутся по саду. Там, в женских покоях, Изольда следит за их появлением: она, несомненно, уже увидела их и спешит сюда. Да защитит Господь любящих!»[17]
Лес внушал страх, был театром, в котором под темным сводом разыгрывались сцены предательства и гибели, а шагающий впереди отец становился частью легенды. Оттого ли, что он был назван в честь Святого Юбера, но только лес расступался перед ним, не цепляя его своими шипами и колючками, не подставляя ему своих корней. До меня доносился рассказ о том, как во время наступления в Германии его взвод шел во главе армии де Латра и ему приходилось осторожно пробираться по Черному лесу, где на деревьях засели элитные стрелки Ваффен СС.
Глава 9
НЕБЕСНАЯ ОХОТА
Иным был поход в лес под предводительством моей матушки. Для нее всякий миг творилась волшебная сказка. Темп был медленнее, приходилось задирать голову кверху. Надобно сказать, воспитывалась она в лесной глуши. Ей было ведомо, что в карканье воронья над нашими головами можно различить больше двух дюжин различных интонаций, умела она читать и лесные послания — сломанная ветка, подрагивание подлеска. Указав нам на бледный небесный путь, пролегший между верхушками деревьев, она воскрешала дикую феерию галлюцинации, возникающей порой у псовых охотников, потерявших ориентиры. В Турени этому явлению дали название «небесная охота». Матушка спрашивала: «Доводилось ли кому-нибудь из нас на собственном опыте испытать, что это такое?» А мы все никак не могли уразуметь, о чем она толкует. Тогда она принималась объяснять: усталому, заплутавшему путнику, бывает, слышится приближающийся шум, состоящий из гиканья и посвиста егерей, лая собак и звучных позывных охотничьего рога. Сбившийся путник ожидает увидеть перед собой всадников в белоснежных одеждах с малиновыми обшлагами в сопровождении разъяренной своры. Шум нарастает, становится оглушительным, свидетельствуя о близости отряда охотников, но вокруг по-прежнему ничего и никого. И вот уже, наводя трепет на округу, исполненный яростного накала вихрь проносится мимо, а путник так-таки ничего и не видит. Это и называется небесной охотой. Матушка утверждала, что в детстве слышала ее. Вообще же она была неистощимой рассказчицей. Стоит ли удивляться тому, что она поведала нам легенду VIII века, связанную с именем Святого Юбера, отзвуки которой можно проследить среди мотивов отделки часовни королевского замка в Амбуазе, выполненной в стиле пламенеющей готики? К тому же ее любимый супруг был наречен тем же именем. По легенде, высшее должностное лицо меровингского государства, основатель города Льежа был одержим в жизни лишь одной страстью — к охоте. Однажды на Рождество, когда его соседи отправились на праздничную мессу, он предался своему излюбленному занятию, но едва углубился со сворой собак в лес и оказался под сводами, образованными кронами деревьев, как перед ним вырос олень с крестом меж рогов и обвинил охотника в неправедной жизни. Так Господь обратил его к вере. Матушка не преминула упомянуть, что среди многочисленных добродетелей и способностей Святого Юбера была и такая: излечивать от безумия — деревенского бича, который — тут матушка взглянула в мою сторону — частенько поражает ее собственного младшего сына. Рассказом об этом посвятительном эпизоде, побудившем Святого Юбера обратиться к праведному образу жизни, матушка рассчитывала бесповоротно оторвать нас от языческих пережитков мифа об олене и укрепить в христианстве. От нее же мы узнали об одном курьезном случае, приключившемся на псовой охоте между двумя мировыми войнами. Скончался старый заслуженный егерь. Его товарищи одним зимним днем отправились по морозцу на охоту и, преследуя оленя, вспоминали, как уверенно действовал на охоте их товарищ. И вот, когда они совсем уже загнали оленя в частый ельник, тот, предчувствуя конец, обернулся и встретился взглядом с теми, кто его травил. Оторопевшие охотники стали свидетелями того, как огромный олень с величественной развилкой на лбу задумчиво смотрит на них, переводя взгляд с одного на другого, будто знаком с каждым, посылая им последнее прости. И тогда — о диво! — они узнали во взгляде прекрасных оленьих глаз взгляд товарища, незадолго до этого покинувшего их. Воспользовавшись мимолетным замешательством, вызванным неслыханной схожестью в выражении глаз, старый олень прыжком одолел заросли и был таков. «Ату его, ату!» — раздалось ему вслед, но было поздно. Охотники, готовые пустить по следу собак, вдруг как-то боязливо поникли. Видимо, инстинкт не подвел, они вдруг осознали, что не способны дать сигнал к травле себе подобного, чья душа на время вселилась в животное, бегство которого стало для них последней возможностью избежать смертного греха.
17
Жозеф Бедье. Роман о Тристане и Изольде.