Славка потоптался на месте, потом повернулся движением робота и побрёл прочь. Но не пройдя и нескольких шагов, вдруг резко остановился.
— Выходи за меня замуж, — пробормотал он, набычившись.
— Чего-чего?
— Мне всё равно, чей это ребёнок. Выходи за меня замуж. Я тебя попрекать не 6уду, только… Только ты, это, не делай больше так, ладно?
Отпад — сериал-мелодрама называется. Кто бы мог подумать, что в Славкиных очень прямолинейных извилинах вдруг появятся такие мысли? Он же на девчонок всегда смотрел как на закуску после выпивки, а тут вдруг — замуж, да ещё «мне всё равно, чей ребёнок»…
— Нет, Слава, — я снова вздохнула. — Так будет нечестно — не люблю я тебя, вот в чём фишка. Вот такая я дура, ты уж извини. Понимаешь?
Славик медлённо брёл по аллее, а я смотрела ему вслед и думала: эх, если бы на его месте был… Но это уже фантастика, дети. Ненаучная.
Наверно, я действительно дура…
Глава 3
Без работы я не осталась. Мама пристроила меня к себе на кафедру — использовала, можно сказать, служебное положение в личных целях. Хотя я вообще-то подходила (и даже училась здесь же, в универе), и к тому же человек на кафедре требовался — лаборантка ушла в декрет. И мы с этой девчонкой как бы обменялись эстафетными палочками — круговорот женщин в природе называется. От своей новой работы я не была в диком восторге, но всё-таки на людях — не сидеть же в четырёх стенах с кастрюлями-пелёнками-распашонками, от тоски взвоешь одиноким койотом. Да и нравы здесь были не такие, как в моём незабвенном бизнес-болоте с его чертями да кикиморами — получше, прямо скажем.
Шепотка я отдала в ясли-сад, благо они были у нас прямо под окнами. В девяностые это двухэтажное Н-образное здание почти опустело, потихоньку превращаясь в эдакий «дом с привидениями», на который уже с определённым интересом поглядывали бомжи, однако в последние годы детишек резко прибавилось, и «замок Морисвилль» ожил.
В общем, всё оказалось не так уж сумрачно (несмотря даже на то, что издать мой роман никак не получалось). Сидела у меня где-то внутри глухая тоска-обида, перемешанная со смутным ожиданием чего-то, что должно случиться — непременно! — однако эххийские сны беспокоили меня всё реже и реже. И Кагга не появлялась — я не видела её с того самого памятного разговора со Славкой (кстати, он тоже больше не попадался мне на глаза). Ворон, как я уже говорила, вокруг было много, но Кагги среди них не было. Ошибиться я не могла — было в ней что-то, что отличало Каггу от всех её серых товарок, и я бы узнала эту птицу, зуб даю. Когда весной вороны сели на гнёзда, я как дура разглядывала их часами, пытаясь найти свою типа приятельницу, — хрена. Ну да, конечно, эххийскому магу больше делать нечего, как сидеть на куче веток, задрав хвост наподобие ложечки, торчащей из солонки! Хотя само по себе это зрелище стрёмное: символ самоотверженного материнства, блин горелый. Сидит этакая курица и под ветром, и под дождём — и ведь не улетает! И чтоб спугнуть её — это надо очень постараться (чего я, конечно, не делала — сама как бы молодая мать, у самой птенец).
А птенчик мой был необычным — это я почувствовала очень скоро.
Внешне он ничем не отличался от всех прочих детишек его возраста (хотя для меня он был, понятное дело, самым лучшим). И ушки у него были обычные, а не заострённые — это я проверила в первую очередь. Но всё равно: в том, что это маленькое существо не от мира сего, а от совсем другого мира, сомнений у меня не было — никаких.
Шепоток рос быстро, уверенно пошёл в девять месяцев и внятно заговорил в год с небольшим. И, похоже, он умел общаться с окружающим его миром не только словами. На Сашулю очень странно реагировали собаки, кошки и даже шустрые воробьи: они как будто видели в нём собрата или по крайней мере принимали за своего. А когда мы завели котёнка, я частенько наблюдала такую сцену: сидят эти два малыша на ковре, смотрят друг на друга и проникновенно молчат. Молчат — ни писка, ни вяка, ни мявка, но полное ощущение, что ребёнок и котёнок разговаривают и прекрасно понимают друг друга.
Сказки об Эххленде, которые я ему рассказывала, мой сын слушал так, что мне даже становилось немного не по себе: казалось, он вот-вот прервёт меня и скажет «Нет, мам, это было не так…».
А главное — от Шепотка исходило странное нечто (даже не знаю, как объяснить). Ну, как будто свет невидимый, что ли… Такой тёплый свет, от которого становится хорошо-хорошо. И ещё — этот свет как бы вымывал всю скопившуюся у меня в душе грязь. Да, да, не смейтесь, вымывал! Мне рядом с моим сыном даже дышать было легче: куда-то исчезали и злость, и вечная моя насторожённость, и кое-какие другие заморочки.
Мама и Петрович ничего особенного не замечали, но я-то видела, что они оба словно скинули с плеч десяток лет и помолодели — помолодели, честное слово! В движениях дяди Лёши появилась юношеская гибкость, а маманя после напряжённого трудового дня бегала по магазинам задрамши хвост, осуществляя свою идею фикс: купить любимому внуку игрушку некитайского производства.
В два с половиной года Шепоток полёз к компьютеру, причем интересовали его вовсе не игры. Когда я выходила в Интернет, он уютно устраивался у меня на коленях и задумчиво смотрел на дисплей.
— Там можно встретить знакомых, — объяснил он, когда я спросила, что он там хочет увидеть. Я сначала не поняла, а потом меня как окатило: я вспомнила, что эххи забираются в наш виртуал. Так вот каких «знакомых» искал на мониторе мой сын…
Воспитательницы в детском саду его обожали (даже, по-моему, немножко завидовали мне), а другие дети тянулись к нему, как котята к блюдечку с молоком. Шепоток мог одним своим присутствием на корню загасить любую ссору — типа миротворец трёхлетний. И лишь однажды он сам стал причиной недоразумения.
Когда я в тот раз его забирала, ко мне подошла воспитательница группы Регина — мы с ней уже были как бы подружками — и рассказала, как мой Саша довёл до слёз одну девочку.
— Он не нарочно, — пояснила она извиняющимся тоном, — просто я привыкла к тому, что где твой сын, там слёз не бывает.
А дело было вот в чём.
Эта девочка принесла в садик маленький компас, и детишки увлечённо следили за шевелением его светящейся стрелки. Но тут к ним подошёл мой сын, и… стрелка взбесилась: она начала описывать круги и беспорядочно дёргаться во все стороны. Маленькая хозяйка ударилась в рёв — игрушку сломали!
— А он что? — спросила я Регину, имея в виду Шепотка. — Успокоил её, нет?
— А он только посмотрел на компас, сказал «Примитивно» — по-взрослому так сказал, рассудительно, — и отошёл. Стрелка успокоилась, но Инночка ещё долго хныкала. Ерунда, конечно, просто вокруг твоего Сашеньки всегда было всё спокойно, а тут вдруг…
— Да конечно ерунда, Регин, — сказала я. — Пустяки, не бери в голову. Пока, меня дома ждут!
Взяв Шепотка за руку, я привычно окунулась в исходившее от него тепло, и вскоре забыла всю эту историю.
А зря: я ещё не знала, что тревожный звоночек уже прозвенел…
— Случай из ряда вон выходящий, — подтянутый человек с военной выправкой, явно не соответствующей его гражданской одежде, был заметно взволнован. — Кажется, на это раз мы столкнулись…
— Если кажется, надо крестится, — брюзгливо перебил его другой человек, сидевший за монументальным столом из числа тех монстров середины прошлого века, которых теперь можно найти разве что в антикварных магазинах. — Излагай суть, а выводы оставь при себе.
— Есть излагать суть! В рамках секретной программы «Дети-уникумы» производилась плановая проверка дошкольных учреждений…
— Короче, майор. Я тебя когда-нибудь расстреляю за твою привычку к словоблудию.
— Есть, товарищ генерал. В одном из детских садов на Большой Охте был обнаружен мальчик, Саша Ф. Возраст — три с половиной года. Общие сведения — здесь, в распечатке.
Сидевший за столом быстро пробежался по бумаге колючими глазками и хмыкнул, агрессивно шевельнув ёжиком седых волос:
— Читать-писать-считать в три года… Не вижу ничего особенного.