Мистер Сэвидж проводил нас на наши места по левую руку от лорда Регнолла, сидевшего у главного конца длинного стола с леди Лонгден с правой стороны. Старый священник доктор Джеффрис прочел короткую молитву, и обед начался.
— Я слышала, — обратилась ко мне мисс Холмс, — что вы сегодня победили сэра Юниуса Фортескью в стрельбе и пожертвовали кучу денег на благотворительность. Я не люблю пари и тех, кто их держит. Странно, что вы держали пари: вы совсем не похожи на таких людей. Но я не выношу сэра Юниуса, и в этом мы сходимся с вами.
— Я ничего не говорил о своей антипатии к сэру Юниусу, — возразил я.
— Да, но ваше лицо изменилось, когда вы упомянули его имя.
— Тогда мне приходится сознаться, что вы правы. Но я должен прибавить, что я тоже не любитель пари.
Тут я рассказал всю историю с Ван-Капом и его долгом.
— Я всегда считала его ужасным человеком, — заметила мисс Холмс, когда я окончил свой рассказ.
Потом наш разговор перешел на предстоящую свадьбу, и я не преминул выразить мисс Холмс свои лучшие пожелания и уверенность, что ее счастье всегда будет так же безоблачно, как и теперь.
— Благодарю вас, — сказала она, — но не кажется ли вам, что эта безоблачность — дурное предзнаменование. Ведь будущее так же скрыто от нас, как и мой портрет в рабочей комнате лорда Регнолла, в чем вы тоже видите дурное предзнаменование.
— Откуда вы это знаете? — спросил я, пораженный этим замечанием.
— Не знаю, мистер Квотермейн, но мне это известно. Ведь вы так думали, не правда ли?
— Если даже так, — сказал я, уклоняясь от прямого ответа, — то что из этого следует? Хотя портрет и скрыт от посторонних глаз, но всегда можно отдернуть занавеску…
— А вдруг однажды за этой занавеской окажется пустота?
— Я не похожа на других… — снова начала мисс Холмс. — Что-то побуждает меня говорить с вами. Я никогда ни с кем не говорила так. Меня бы все равно не поняли. Моя мать, вероятно, нашла бы нужным показать меня доктору. С самых ранних лет мне казалось, что я — какая-то тайна среди других тайн. С девяти лет эта мысль внезапно охватывала меня по ночам. У меня были какие-то видения, но они быстро изглаживались из моей памяти. Только две вещи я чувствую более или менее ясно. Одна — это какая-то странная, безотчетная тревога… Другая — то, что я, или часть меня, имеет какое-то отношение к Африке, о которой я знаю только по книгам. Вот откуда у меня интерес к вам и к Африке.
— Я думаю, что ваша матушка была бы права относительно доктора, — заметил я.
— Вы так говорите, но не верите в это, мистер Квотермейн.
Тогда я, чтобы придать другое направление этому по меньшей мере странному разговору, начал рассказывать об Африке и между прочим упомянул об одном легендарном племени арабов или полуарабов, якобы живущем в восточной части Центральной Африки и поклоняющемся вечно юному дитяти.
— Кстати, об арабах, — прервала меня мисс Холмс. — Я расскажу вам очень странную историю. Когда мне было восемь или девять лет, я как-то играла в Кенсинггонском саду (мы тогда жили в Лондоне) под присмотром бонны. Она беседовала с каким-то молодым человеком, которого называла кузеном, а я катала обруч по траве. И вдруг из-за дерева вышли двое одетых в белые одеяния мужчин с тюрбанами на голове. У старшего были блестящие черные глаза, крючковатый нос и длинная седая борода. Лицо младшего я помню плохо. Их кожа была коричневого цвета, но, во всяком случае, это были не негры. Вдруг мой обруч упал к ногам старшего мужчины; я остановилась, не зная, что делать. Старик наклонился, поднял обруч, но не вернул его мне. Он что-то сказал другому, указывая на родинку в виде полумесяца на моей шее (из-за этой родинки отец назвал меня Луной). «Как твое имя, маленькая девочка?» — спросил меня старик на ломаном английском языке.
— Луна Холмс, — ответила я.
Тогда он достал из кармана ящичек и дал мне из него нечто вроде конфеты. Я очень любила сладости и положила полученное в рот. Потом старик покатил обруч и сказал мне: «Лови его». Я побежала за обручем, но вдруг все исчезло из моих глаз, точно скрывшись в тумане. Я очнулась на руках бонны. Люди в белых одеяниях исчезли. Всю дорогу домой бонна бранила меня за то, что я взяла лакомство от незнакомых людей и грозила пожаловаться на меня родителям. Я еле упросила ее молчать о случившемся. Вскоре она покинула нас и вышла замуж, по всей вероятности за «кузена». Но со времени этого приключения я начала думать об Африке.
— Вы больше никогда не встречали этих людей?