– Так вы не дадите ход ее заявлению? – настойчиво добивался Том.
– Я этого не сказал. – Шеф полиции взъерошил пальцами редеющие волосы. – Буду откровенен и сберегу ваше и свое время. В этом деле есть кое-какие детали, не заметные на первый взгляд, – их пока не разнюхала падкая на грязные истории пресса. Госпожа Трэффорд явилась к нам с заявлением, которое касалось не только разоблачения личности ее сожителя. Это одна сторона. Она заявила, что он намеревается убить ее, и это обвинение мы обязаны расследовать независимо от того, верим мы ей или нет. Но прежде вы должны дать слово, что все услышанное останется в тайне. Мне не хотелось бы узнать кровавые подробности трагедии из утренних газет.
– Не беспокойтесь, – заверил Том сдавленным от волнения голосом. – Газетчиков я тоже терпеть не могу.
Гаскойн кивнул.
– Прекрасно. Так вот, госпожа Винсенти пришла к нам, по ее словам, потому, что ей угрожает опасность. Она заявила, что ее сожитель покушался на ее жизнь и не оставит попыток убить ее.
Том присвистнул.
– Убить? Зачем ему это, черт возьми?
Шеф полиции откинулся на спинку кресла, вертя между пальцами карандаш.
– Как я уже говорил, госпожа Винсенти очень богата. Думаю, именно на ее деньги они обосновались в Дарлинг-Пойнте и жили в роскоши все эти годы. Их считали приятной супружеской парой, было известно, что оба ужасные транжиры. Майкл Трэффорд был знатоком по части недвижимости и занимался финансовыми операциями и, по-видимому, за год зарабатывал больше, чем я за десять лет, но главным источником денег была она. Как теперь оказалось, Трэффорд положил глаз на некую молодую женщину и собирается уйти к ней. Для бедной постаревшей Марии это большое горе, но, по правде говоря, познакомившись с ней, я не могу его винить. Деньгами, по всей видимости, распоряжается она. Оставив ее, он может лишиться основного источника доходов. Ко всему прочему, своем завещании она все оставляет ему. Поэтому, если верить Марии, Трэффорд решил, что наилучший способ обрести свободу и заполучить ее богатство – это устроить так, чтобы с ней что-нибудь случилось.
Том задумчиво кивнул головой.
– Ситуация драматическая. А почему у нее возникли подозрения?
– Несколько недель назад ее едва не сбила машина. Тогда она просто перепугалась и не придала этому значения, хотя, как она утверждает, Трэффорд отнесся странно к происшествию. Потом у нее возникли подозрения, что за ней следят: глубокой ночью она заметила в саду прятавшегося там чужого человека. Как раз тогда Трэффорда не было дома – он встречался с компаньоном, – а у служанки был выходной. Кто-то позвонил в дверь, но она не открыла, а вызвала по телефону полицию. Один из моих людей поехал по вызову, но не обнаружил ничего подозрительного, хотя госпожа Трэффорд была, несомненно, до смерти напугана. Как она рассказала, Трэффорд вернулся домой после полуночи и привел с собой компаньона – для того, как утверждает Мария, чтобы при свидетелях обнаружить ее труп. Она утверждает также, что он был потрясен, увидев ее живой и невредимой. Когда его приятель ушел, между ними произошла дикая ссора. Трэффорд, побросав в чемодан кое-какие вещи, ушел из дому. С тех пор она его не видела.
– А что об этом говорит Трэффорд? – спросил Том.
– Хорошенький вопрос! Пока мы не смогли допросить его. Мария не знает, куда он исчез той ночью, в его конторе тоже ничего неизвестно, а если там и знают что-то, не говорят.
– Но вы его разыскиваете?
– Мы наводим справки. Но я не очень-то надеюсь на успех. Он может быть где угодно. Австралия велика, господин О'Нил.
– Я это уже заметил, – сухо сказал Том. – Интересно, а что вам подсказывает интуиция? Вы полагаете, Висконти говорит правду?
Гаскойн пожал плечами.
– Всякое, конечно, бывает. Я циник. Но чтобы подпольный иммигрант с такой биографией, как у Мартина, жил у нас под носом целых двадцать лет? В это трудно поверить. К тому же, между нами, эта женщина – истеричка и крепко пьет. Как я уже говорил, мы обязаны расследовать заявление о покушении на жизнь. Но я думаю, здесь мы имеем дело с обычной бытовой ситуацией. А ситуация проста: этот мужик ее бросил. А она не может – и не хочет – смириться с этим.
– Каким образом эта история попала в газеты? – спросил Том.
– Она сама все выболтала репортерам. Я думаю, ее разозлило, что после ее заявления мы не забегали, как цыплята с отрубленными головами.
– Но она им не рассказала, что ее жизнь в опасности?
– По-видимому, не рассказала.
– Вам это не кажется странным?
– Не очень. Трудно объяснить поведение такой неуравновешенной женщины, как Мария. Она, несомненно, струсила. Но в любом случае ее история все равно привлекла достаточно большое внимание. Добрая половина всех наемных писак Австралии ошивается в Дарлинг-Пойнте. Мы были вынуждены поставить у ее дома своего сотрудника, чтобы они перестали ее беспокоить – заварив всю эту кашу, она теперь жалуется, что нарушаются границы ее частных владений.
– Получается, она добилась своего, – сказал Том задумчиво. – Теперь она под защитой полиции.
– Да, но почему надо было действовать таким идиотским способом?
– Так или иначе, но она своего добилась. Ни один даже самый наглый убийца не отважится сунуться к ней, когда у се порога расположилась лагерем добрая половина газетчиков со всего мира и стоит постовой. – Он поднялся с кресла. – Спасибо, что уделили мне время, сэр. Благодарю вас за откровенность.
– Вы продолжите свое расследование? – спросил Гаскойн.
Том кивнул.
– Мне еще нужно навести кое-какие справки, если только это не задевает ваши интересы. Прежде чем сдать в архив эту папку, я должен полностью убедиться в том, что эта история – плод больного воображения Марии. Видите ли, в отличие от вас, у меня есть немалые основания надеяться доказать, что Грег Мартин и Майкл Трэффорд – одно и то же лицо, а, учитывая все стороны этого дела, можно сказать, что эти основания тянут на миллион долларов.
Гаскойн протянул ему руку на прощание.
– Желаю удачи. Надеюсь только, что, раскопав что-нибудь такое, о чем, по вашему мнению, нам следует знать, вы будете Со мной так же откровенны, как и я с вами.
– Безусловно, – сказал Том, пожимая протянутую руку. – Я с вами свяжусь. Еще раз благодарю за помощь.
Он вышел из кабинета, а Гаскойн, глядя ему вслед, погрузился в глубокое раздумье. Возможно ли, что он ошибается в отношении Марии Винсенти? А вдруг ее заявления небезосновательны? Если этим займется О'Нил, он докопается до сути. В этом Гаскойн уверен. Ну, а если нет…
Гаскойн посмотрел на гору полицейских отчетов на своем столе и вздохнул. На какое-то мгновение ему захотелось снова стать молодым и целеустремленным, как Том О'Нил, а не измученным и утопающим в болоте писанины, которая, казалось, не имела никакого отношения к настоящей работе полицейского. Но это желание было мимолетным. В свое время он справлялся со всем. Но теперь ему хотелось лишь закрыть за собой дверь кабинета и, забыв про дела, сесть в лодку и основательно заняться рыбной ловлей.
Такси спустилось по склону холма и, повернув, опять начало подъем к группе роскошных вилл, которые, словно драгоценные камни, украшали корону Дарлинг-Пойнта – этого обиталища избранных. Солнце палило нещадно, заливая золотом лучей чистое австралийское небо. Невероятно синее небо было, казалось, так близко, что его можно было потрогать; далеко внизу виднелось такое же синее море, все в серебряных блестках.
На пассажирском сиденье впереди сидела Гарриет, пристроив на коленях сумку. Серебристо-синий город Сидней! Когда самолет приземлился, первое, что ее поразило, были яркие краски, от которых стало больно глазам – залив, мост над ним, многогранная крыша Оперы, – все это отражало солнечные лучи, создавая завораживающий калейдоскоп света. Несмотря на то что она была поглощена своими проблемами, все это произвело на нее огромное впечатление – да и кто мог бы устоять? Но уже после ночи, проведенной в сиднейском «Хилтоне», острота первого впечатления притупилась, отодвинувшись в дальний уголок сознания. Если бы она приехала туристом, то, возможно, еще пребывала бы в восторге от увиденного, упиваясь прекрасными водами. Приехав как фотограф, она постаралась бы отыскать глазами профессионала необычные ракурсы для съемки. Но она была здесь совсем в ином качестве: Сидней для нее был прежде всего местом, где через двадцать лет она, возможно, наконец узнает о судьбе своей матери.