– Животное! – Она занесла руку, чтобы ударить его, но он, схватив ее за запястье, прижал руку к земле над ее головой. Потом неторопливо склонился над ней, заслонив своим лицом небо. И снова она ощутила, как между ними будто пробежал электрический разряд.
Небо начало темнеть, но они этого не заметили. Он целовал ее не спеша, умело, одной рукой придерживая ее руки над головой, а другой держа за подбородок, а затем его рука скользнула вниз к шее и плечам. На раскрытой ладони она почувствовала первые тяжелые капли дождя, но не обратила на них внимания. Они целовались долго, слишком поглощенные друг другом, чтобы думать о чем-нибудь, кроме близости. И только когда хлынул настоящий ливень и небо расколола первая молния, они вернулись с небес на землю.
Том, ругаясь, вскочил на ноги. Его рубашка была насквозь мокрой и прилипла к спине. Гарриет промокла меньше, потому что ее защищало его тело, но когда они добрались до «Юта», она вымокла до нитки.
– Слава Богу, что фотокамера в сумке, – сказала она, переводя дыхание. Вода стекала с ее челки и струилась по лицу.
Густую темноту прорезала вспышка молнии, дождь хлестал по ветровому стеклу машины.
– Нам надо поскорее выбираться отсюда, не то и застрять недолго, – Том пытался перекричать раскаты грома.
«Ют» двинулся с места по немощеной дороге, которая под буксующими колесами тут же превращалась в жидкое месиво.
Ливень был таким яростным, что несмотря на влажную жару, Гарриет бил озноб. Стихия бушевала во всем своем первозданном величии.
«Ют» взбирался на колдобину и, перевалив через нее, снова проваливался в жидкую грязь. Колеса пробуксовывали, не находя твердой опоры. Том изо всех сил жал на педаль газа, мотор взревывал, но машина не двигалась с места.
– Садись за руль, – сказал он, открывая дверцу. – Я посмотрю, нельзя ли ее подтолкнуть.
Он спрыгнул и, утопая по щиколотку в грязи, подошел к машине сзади. Гарриет передвинулась на водительское место и попробовала нащупать ногами педали. Ее босоножки были в грязи, грязными были и пальцы ног. Том толкал машину, а она жала на газ, пытаясь сдвинуться с места, и когда подумала, что все усилия напрасны, «Ют» наконец продвинулся вперед не больше чем на дюйм.
– Не выключай мотор! – Крикнул Том.
Машина медленно двинулась, и он поспешно сел на ходу, втиснувшись рядом с ней на сиденье.
– Хочешь сесть за руль? – спросила она.
– Нет – только не останавливайся!
Она вела машину, сосредоточившись на дороге, объезжая места, превратившиеся в болота грязи. Когда они добрались до мощеной дороги, буря, казалось, несколько поутихла. Молния лишь изредка прорезала небо, гром напоминал отдаленный гул, а ливень сменился мелким моросящим дождем.
Она остановила машину, чтобы размять затекшие от напряжения ноги.
– Слава Богу, выбрались! Можешь теперь сесть за руль. – Она взглянула на него и рассмеялась: с его волос все еще стекала вода, а лицо и одежда были заляпаны грязью, летевшей из-под буксующих колес. Тем не менее он выглядел по-прежнему привлекательным.
– Смейся, смейся! – сказал он печально.
– Извини. Я просто…
– Понимаю. Наверное, вид у меня ужасный.
Она опустила глаза на свою прилипшую к грязным ногам юбку.
– Думаю, что и у меня не лучше.
– Ты, – сказал Том, – все равно самая красивая девушка в Северной Австралии, – Он обнял ее за талию и снова начал целовать.
– Не надо, Том! – предупредила она. – А вдруг мы прилипнем друг к другу?
– Я не возражаю, а ты? Она тоже не возражала.
– В таком случае, дай мне сесть за руль, – сказал он некоторое время спустя.
После ужина они снова сидели на веранде гостиницы, вдыхая пьянящий аромат влажной зелени. Но в атмосфере вечера ощущалось предвкушение. Они чувствовали это всякий раз, встречаясь глазами или же случайно прикасаясь друг к другу руками. Даже на расстоянии воздух был наэлектризован их чувствами, как и вечер, еще полный раскатов миновавшей грозы.
– Как насчет прогулки перед сном? – спросил Том. Главная улица Катарины, пролегавшая вдоль берега реки, была почти безлюдна. Из окон бара лился свет, но гараж был уже закрыт на ночь, и бензоколонки стояли, как безмолвные стражи, охраняя ремонтную мастерскую и контору.
Том взял ее за руку, и она снова ощутила магическую силу его притяжения.
Никто еще никогда не вызывал у нее такого острого желания. Она подумала о Нике и своих безуспешных усилиях ответить на его любовь, но неожиданно для себя поняла, что не может вспомнить его лицо. Он казался ей таким далеким, будто его и вообще не было. А может, для нее он и впрямь никогда не существовал? Что же высвободило ее чувства: напряжение последней недели? Или пребывание в незнакомой стране? Или… Впрочем, нет смысла отыскивать причины. Все, что происходило с ней теперь, было похоже на волшебный сон – и сон этот оказался счастливой реальностью.
Они шли молча, и напряжение, нарастая, становилось почти осязаемым. Когда оно стало нестерпимым, он увлек ее в тень какого-то подъезда и начал целовать, обняв и крепко прижав к себе. Напряжение перешло в страстное желание. Не проронив ни слова, они повернули в сторону гостиницы. Она ждала, пока он брал ключи, и все ее тело горело от нетерпения.
– Твоя комната или моя? – грубо спросил он.
– Моя. – Она сунула ему ключ от своего номера. Он отпер дверь и, едва она закрылась, они оказались в объятиях друг друга. Он начал расстегивать ее блузку, а ее пальцы занялись пуговицами его сорочки.
На ней не было бюстгальтера, и соски выпирали из-под тонкого шелка блузки. Он освободил ее грудь и погрузился в нее лицом, спуская с бедер ее юбку. Она изогнула тело ему навстречу, сгорая от желания. Сбросив на пол мокрую одежду, он отогнул одеяло и, подняв ее на руки, положил на прохладную простыню. Гарриет лежала, полностью отдавшись своему чувству, наблюдая, как он раздевается, с любовью обводя глазами каждый изгиб его мускулистого тела. Она протянула навстречу ему руки, и он пришел в ее объятия без всякой прелюдии, потому что они уже миновали ту точку, до которой еще могли сдерживать себя. На короткий мучительный момент ожидание достигло невыносимой остроты, а затем их наэлектризованные тела слились и, кроме их согласованного движения, ничто в мире для них не существовало.
Все кончилось слишком быстро. Они лежали, обнявшись, влажные от пота, и рука Тома все еще сжимала ее грудь. Она провела рукой вдоль длинной твердой мышцы его бедра, наслаждаясь удивительно приятной усталостью, наступившей после удовлетворения страстного желания, вся светясь счастьем, которого она никогда раньше не испытывала.
«Наверное, я люблю его!» – подумала Гарриет, и ей вдруг отчаянно захотелось произнести эти слова вслух, шепнуть их, уткнувшись в его плечо, и прокричать их всему миру. Но что-то удерживало ее, какая-то тень той прежней Гарриет, какой она была раньше. Чувство было необычным, новым, новым было и желание разделить его, и она неожиданно смутилась и, как ни странно, ей захотелось защитить себя. Лучше уж лелеять это чувство втайне и ничего не говорить о нем. Впереди еще много времени, и она успеет признаться ему в любви.
Приятная истома разлилась по телу, веки стали тяжелыми. Когда зазвонил телефон, она уже почти уснула.
Вздрогнув, она взяла трубку и услышала голос телефонистки с энергичным дарвинским произношением.
– Господин О'Нил случайно не у вас? Ему звонят из Лондона, но его номер не отвечает.
– Да, он здесь, – Гарриет переложила трубку в другую руку и поднесла ему. – Это тебя, Том.
Вместо того чтобы взять трубку, он поднялся и потянулся за брюками.
– Я поговорю из своего номера.
Его деловой тон так резко контрастировал с той близостью, связывавшей их всего несколько минут назад, что она даже обиделась столь быстрой перемене. Когда он вышел из комнаты, она снова подняла трубку, чтобы убедиться, что вызов перевели. Она услышала щелчок, означавший, что Том поднял трубку у себя в номере, и вдруг услышала девичий голос с сильным акцентом лондонского Ист-Энда:
– Босс? Это Карин. Извините, что потревожила вас, но ведь вы сами велели звонить в любое время!