– Вы сможете меня простить? – умоляюще спросила она, хватая меня за руки.
– Конечно! – заверил я, сжимая ее ладони. – Вы не виноваты! – Мы поцеловались. – Что бы я ни узнал в Лондоне, Фиалка, в душе я мужчина, – тихо молвил я. – Я родился полукровкой и этого не отрицаю. Честно говоря, после всего что я сегодня узнал, я даже горжусь моей уникальностью. Но, пусть и рожденного обезьяной, меня вырастили человеком, Фиалка, и больше всего на свете я хотел бы однажды тебе это доказать.
Фиалка покраснела и прошептала:
– Мой человек-обезьяна, Тобиас! Я люблю тебя, несмотря ни на что!
Снаружи рванула одинокая серебряная шутиха.
Взрыв музыки пробудил нас от последовавшего нежного забытья.
– Нужно идти, – бросила Фиалка, беспокойно оглядываясь.
– Почему?
– Мой отец, – бросила она.
– А что с ним?
– Он хочет сделать из тебя чучело, – мрачно отрезала она.
По мне прокатилась холодная волна тошноты. Какой же я глупец – я и не подозревал. Впрочем, я и возгордился: Пастор Фелпс всегда учил меня хорошо думать о людях. Все эти мерки – ну конечно!
Только у людей есть права.
– Быстро! – сказала Фиалка, высморкалась и со скрипом поднялась. – Нам нужно бежать отсюда!
Выглянув из-за двери дамской комнаты, мы увидели прелюбопытную процессию господ и дам, круживших по бальной зале вслед за Чарлзом Дарвином и доктором Айвенго Скрэби.
– Найдите это существо, Фелпса! – вопил Скрэби. – Схватите его, быстро! И скрутите!
– АААА! – хором орут близнецы. Последняя бутылка «Перье» выскальзывает из руки Оскара Джека и разбивается. Кричит Эбби. Роз и Бланш распростерлись на императорской кровати – четыре ноги задраны вверх.
Это взаправду!
– Тужьтесь!
– Я вижу макушки! – вопит Эбби. – Толкайте!
– AAA! – орет Роз.
– ООО! – воет Бланш.
– ИИИИИИ! – визжат близняшки вместе. И раз, два – вот они.
– Господи! – выдыхает Оскар Джек. Хоть он и тронут до слез наблюдаемым историческим событием – не чем иным, как возрождением Homo Britannicus, – все же ему хватает холодного профессионализма, чтобы проверить: запись идет на камеру. И в будущем ему, само собой, достанется премия Британской киноакадемии[142] за этот материал.
Но что происходит? Почему Роз и Бланш все еще орут?
– АААА!
Вопль такой громкий, что заглушает даже здоровый крик двух оставленных без внимания младенцев, вертящихся на кровати.
– Тужьтесь! – голосит Эбби.
Три! Нет! Боже! Четыре!
Две пары близнецов!
– Эй! – шепчет, еле дыша, Роз, глядя на извивающихся тварей. – Целый помет!
– Мы сделали это! – стонет Бланш, задыхаясь и смеясь одновременно.
Четверо взрослых вместе пялятся на четырех младенцев.
– Смотрите! – выдыхает Эбби. – Не может быть!
Они смотрят. У крошек семейные ступни – больше смахивающие на ладошки. Глубоко и близко посаженные глаза. Густой пушок рыжих волос.
Но – внизу – о БОЖЕ!
– Вы видите то же, что и я? – Эбби сглатывает. Они всматриваются. Переглядываются. И пялятся снова. Да. Видят.
– Несомненно, атавизм, – бормочет Оскар Джек.
Фиалка ринулась за колонну, таща меня к Акробатке, которая возникла из дамской комнаты, дабы вернуться к своим актерским обязанностям. Пока моя матушка взбиралась по туше слона и, разместившись на его еще дымящемся черепе, жонглировала персиками, нам с легкостью удалось улучить момент, незаметно вернуться в дамскую комнату и украсть мартышку-джентльмена. Призрачная фигура в юбках, материализовавшаяся подле Фиалки («Моя покойная матушка», – торопливо объяснила та), посоветовала нам сохранять спокойствие:
– Несите его открыто и дерзко, – посоветовала она, – и никто ничего не заметит. Он выглядит, как весьма волосатый гость с плохим вкусом, который слегка пообтрепался. – В чем-то она права. – Вперед, Толстушка, – скомандовала призрак, толкая Фиалку. – Шевелитесь.
Так что мы с Фиалкой взяли по волосатой руке и поволокли моего отца, все еще прибитого к деревянному постаменту, из дамской комнаты.
В бальной зале Акробатка по-прежнему целиком отдавалась представлению. С пронзительным кличем она пронеслась вприпрыжку по голове слона, совершила неожиданный кувырок и заплясала неистовую и опасную джигу, выстукивая ритм маленькими пуантами и с криком разбрасывая фонтаны клубники из корзины на головы честного сборища.
В жизни не видел отвлекающего маневра лучше этого. Под ливнем клубники женщины завопили: их платья все больше заливал красный сок, будто среди собравшихся разразилась кровавая бойня. Мы получили надежное прикрытие, чтобы протащить мартышку-джентльмена через всю залу в дверь, которую придержал для нас Кабийо, и бежать через дворцовую кухню.