Волосатые ноги Жизели, нелепо торчавшие из-под розового платьица, свисали со стола, и она из интереса ими болтала. Еще на ней были короткие носки и дорогие кроссовки с резиновой подошвой – последний писк обезьяньей моды.
– Гуманно, – добавил мистер Манн после секундной заминки. Словно существует грязный, негуманный способ, с пытками и подешевле.
Я подошел к шкафчику и, выбрав, как обычно, концентрат карбоглицерата праксина, лениво поинтересовался о причине. Макака – отличный экземпляр; лет трех или четырех. Кризис Рождаемости случился на рубеже тысячелетий, так что всем приматам было не больше десяти. Когда я повернулся со шприцем, Жизель закинула ноги обратно на стол и закатала платье, выставив мускулистый животик, на котором деловито искала блох. Вот тебе и инстинкты.
Иггли с бумажными полотенцами и кремационным пакетом стояла рядом, пытаясь сдержать слезы. Она любила животных. Особенно приматов. Она была временной ассистенткой.
– Да так, – начал Манн. – Причины как таковой нет. Я же говорю, просто жена уехала.
– То есть, будь она в городе, вы бы не стали меня об этом просить?
– В точку, приятель. – Он стоял, ожидая, что я оценю шутку. И самодовольно ухмылялся, точно предательство – новая гениальная идея, которую он разработал, запатентовал и теперь ждал дивидендов. Затем принялся неуклюже погладил Жизель по голове. Она бросила перебирать шерсть и посмотрела на него с таким удивлением и благодарностью, на какие в подобной ситуации способны только женщины. И вручила ему блоху.
– Не имею права, – ответил я, – если вы не законный владелец. Принесли регистрационное свидетельство?
Конечно, следовало спросить об этом раньше. Как можно догадаться по имени, Иггли бывает резковата. Она сглотнула, взгляд стал жестче – обычная реакция, когда разговор заходит о «правах человека» – но, слава Иисусу, промолчала. Еще не хватало, чтобы Иггли решила, будто у нее есть моральное право лезть в мои дела – только потому, что мы пару раз помяли ее одеяло. Утро выдалось тяжелое, и она это знала: ночью на стоянке возле «Сейнсбери» произошла крупная кошачья драка, и мне пришлось осматривать шесть раненых, а также ругаться с их владельцами. Приемная воняла кошками. Бедный какаду, невинный разносчик орнитоза, аж грохнулся в обморок, когда хозяева и кошки устроили концерт. А до этого я обнаружил, что партия вакцины против гриппа для коат – паленая, и чтоб я сдох, если у нас в операционной не закончились нитратные капсулы. Я выглянул за дверь, чтобы сказать этим, с корзинками, подождать снаружи, но тут явился, рыча, ожиревший мастифф с кистой яичек. Проблема кошачьих воплей разрешилась, зато прибавились другие – в виде долговой расписки от хозяина пса и лужи мочи на линолеуме.
– Свидетельство? – переспросил Манн. – Не знал, что оно понадобится.
– Новые правила, – кивнул я. – С Кризиса Рождаемости.
– Не знаю, где она его хранит, – сказал он с упреком, точно я был обязан телепатически перехватить его мысли, отзвониться и предупредить о нужных бумагах до того, как он вышел из дому.
– На приматов, собак и лошадей выдаются свидетельства, – пояснил я. Повисла тишина – мистер Манн жевал щеки, слегка раскачиваясь на каблуках, поэтому я продолжил: – На кошек – нет.
– Что ж, кошки у меня нет, – зачем-то сообщил мистер Манн. – Зато есть обезьяна.
– Я вижу. – И я подмигнул Иггли. Жизель, покорно свернувшись на операционном столе, испортила воздух. Иггли покраснела.
– Нет, – поправил Манн. – В смысле, у меня другая обезьяна. Моя обезьяна. Раньше он принадлежал моей сестре, но она…
Манн замолчал. Я и так все понял. «Синдром начала тысячелетия», как его окрестили. Нет детей, нет будущего. Как она это сделала? Театрально, с вершины скалы? Или тихо и по-домашнему, накачавшись химией?
– Мы живем в ужасные времена, – покачал головой я. Я не шутил – чистая правда.
– Ричи тоже макака, – продолжал Манн. – Без родословной, в отличие от Жизели, но…
Я всегда тренирую перед зеркалом разные гримасы после того, как почищу зубы. И сейчас я примерил удивление. Будто не понимаю, к чему клонит Манн.
– Ну, может, я принесу его свидетельство вместо ее? Сойдет? – Он спрашивал меня как маленький мальчик учителя. – Понимаете, они не ладят. – Теперь его голос стал опасно доверительным. – Она и он. Жизель и Ричи. Видите ли, они дерутся. С тех пор как моя сестра… С тех пор как Ричи поселился с нами, он все время сам не свой. Вроде как осиротел. А еще он пытается замутить с Жизелью – лезет на нее и все такое, типа, хочет секса – но ей это не нужно. Понимаете, она стерилизованная. Поэтому, ну, фригидная.