Ним появляется неожиданно: невысокая, хрупкая, извиняется, делая вай, прежде чем нырнуть на своё место, прямо напротив Тонга… И тоже не приносит ответа. Только напряжение растёт всё больше. Он чувствует это спиной, будто внутри натягивается какая-то струна. Будто…
Тихие шаги обрывают хаотично скачущие мысли и вместе с тем возводят напряжение на самую вершину, отчего Тонг замирает даже не решаясь обернуться. Только пальцы сжимаются в кулаки.
Вот сейчас…
Что именно должно произойти, в голову так и не приходит. Зато рядом появляется та, кого Нок назвал тётушкой, с глубокой тарелкой в руках. Ещё одной. Но на этот раз с жареными креветками.
Тётушка дружелюбно улыбается, а перед Тонгом снова встают тени, а призрачные голоса льются в уши. Будто кто-то разыгрывает спектакль для него одного.
Маленький мальчишка сидит на месте Ним. Чёрные волосы немного вьются, будто он недосушил голову после душа. Ложка методично, но как-то рассеянно копается в рисе, то разделяя её на части, то разравнивая по всей поверхности тарелки. И снова раздаются шаги, только на этот раз на месте тётушки появляется второй мальчишка, постарше. Именно он приносит блюдо с креветками и ставит его на стол рядом с младшим мальчишкой.
— Пи, — тихо зовёт тот, наконец-то поднимая лицо и взгляд его полон надежды, которая тут же тухнет. — Ты не будешь есть со мной, Пи?
— Ты же знаешь. Мне запрещено садится за этот стол. Тут обедаете только вы. Ты, Кнух Тханат и Кхун Сурия.
— Но папы с мамой нет. Их никогда нет, они всегда заняты… Поешь со мной, Пи? Можем поесть из одной тарелки, чтобы тётушка не узнала. А? Я поделюсь. Даже покормлю тебя. Если ты мне креветки почистить, а? Пожалуйста?
Старший мальчишка воровато оглядывается и всё-таки садится на стул рядом. Пальцы ловким движением вылавливают креветку из только что принесённого блюда, принимаясь её чистить, и младший улыбается, будто наполняясь изнутри светом.
— Ешь. Ты же любишь креветки. Давай, ешь пока мама не вышла с кухни. Я должен был присоединиться к ней и помочь с посудой.
На край тарелки опускается чищеная креветка, а пальцы уже тянутся за второй.
— Ешь, — повторяет за старшим младший и перед носом появляется ложка с рисом и той самой креветкой. Первая твоя, вторая моя. Давай.
Старший послушно открывает рот, принимая подношение, и следом сам подносит к губам младшего вторую чищеную креветку.
— Ешь, — вторит он.
— Кхем!
Знакомый женский голос звучит в тот момент, когда креветка оказывается во рту у младшего и тот смыкает зубы слишком рано, от испуга прикусывая неудачно подставленный палец.
— Кхем, о чём мы с тобой говорили?
Она не кричит, но старший дёргается, вскакивая из-за стола и едва не роняя стул.
— Простите, Кхун Чай. Сколько раз я тебе говорила, Кхем? Это не твоё место. Простите, Кхун Чай, он больше не будет. Не говорите вашим родителям…
— Это я попросил его сесть, тётушка, — спешит пояснить младший, тогда как старший просто стоит, опустив голову, и ни на кого не смотрит, спрятав глаза за чёрной чёлкой. — Это я…
— Не стоит его выгораживать, Кхун Чай. Он вполне взрослый, чтобы сам отвечать за свои ошибки. Тем более что он знал…
— Но…
— Кушайте, Кхун Чай. Кушайте, пока горячее. Кхем, — голос женщины, той самой матери, о которой и говорил старший, тихо звенит сталью. — Идём на кухню.
— Я наелся, — вдруг заявляет младший, оставляя ложку рядом с растрёпанным рисом, которого сам так и не попробовал, и поднимается. — Спасибо, было очень вкусно.
— Кхун Чай, вы…
— Я наелся, — слишком твёрдым для его возраста голосом повторяет мальчишка и уходит не оглядываясь.
Старший отмирает, как только младший, пропадая из виду, взбегает по лестнице. И лишь после того, как раздаётся хлопок двери, нарушает возникшую тишину, решаясь ответить матери.
— Строгое исполнение всех правил для тебя важнее его голода, мам?
— Поговори мне тут ещё.
— Ты же знаешь, что он не любит есть один. И что он не будет этого делать.
— Кхун Сурия сказала, что он должен привыкать, а значит…
— Ты будешь следовать пожеланиям Кхун Сурии и не важно, что он не намерен привыкать. Он просто не будет есть. Как не ужинал вчера и позавчера…