Поезд мчится, нас мотает и потряхивает. Ответ на последний вопрос я получаю нежданно-негаданно. Мой воришка выдает себя: дважды быстро взглядывает куда-то вверх. Один взгляд явно лишний. На что там смотреть-то? И я, в свою очередь, поднимаю глаза.
А вот и синяя сумка — прямо над нами, на багажной полке, среди всяких других вещей. Шустрая маленькая ручка высовывается из прорехи. Она шарит, нащупывает, роется, хватает и прячется. Но тырит она уже не билеты. Шоколадный батончик… пачка печенья… бутерброд с сыром…
На сей раз мой знакомец понял, что я все вижу. Он краснеет, опускает глаза, снова поднимает их на меня и, наконец, решается встретить мой взгляд. Немой диалог.
Он: Вы видели, да?
Я: Видела.
Он: Смех, правда?
Я: Да, смех…
Он: Не говорите никому, пожалуйста…
Я: Не скажу…
Маленькая ручка отправляется на завоевание яблока. Яблоко большое, не ухватить, оно перекатывается, того и гляди свалится на голову кому-нибудь из пассажиров.
«Двумя руками! — безмолвно кричим мы оба. — Двумя руками!»
Высовывается вторая ручонка, подбирается к цели. На сей раз яблоко поймано, теперь не укатится — и вот оно уже в синей сумке вместе с остальной добычей.
На нас нападает неудержимый смех. Всего час назад впервые друг друга увидели — и уже сообщники.
Я тебя не выдам, потому что мы из одного лагеря, ты и я. Потому что ты это делаешь не ради забавы. Потому что у тебя хорошая улыбка, хоть и морда кирпичом. А еще, может быть, потому, что ты укрыл спящего братишку своей курткой…
VII
Рассказывает Пьер Дутрело, тринадцать лет, брат Яна
Сроду я так не боялся. Если б не братья, наверно, пошел бы на попятный. Только я же знал, что они там ждут на холоду, а я сказал — сделаю. Так чего ж теперь… Сел на лавку, Яна на колени, и стал присматриваться. Потому что поезда эти, вокзалы — я ж в этом во всем ни фига не понимаю. Но ничего, скоро разобрался. Все эти люди, они покупают билеты в таком окошечке, потом ждут, а потом суют их в какую-то штуку, которая делает «клац!». Я думаю, дырки пробивает. А потом они идут и садятся в поезд. И все. Напротив на лавке сидела девушка, чернокожая. Но она читала журнал и на нас внимания не обращала, даже головы не подняла. Нам надо было три билета, не больше. Ян их вытащил из сумки у дядьки, которого я присмотрел. Чисто сработал, никто не заметил.
В поезд мы садились по трое. Разбили пары. Я сел с Фабьеном и Максом. Билеты были у нас. Еще я взял Яна, потому что мы с ним сработались в хорошую команду В вагоне я его закинул наверх, на полку, куда вещи кладут, и он такой номер провернул — закачаешься. Добыл нам еды на всех. Я его иногда снимал и клал на другое место. Один раз я было испугался, это когда к нам вдруг подсела та негритянка. Она все посматривала на нас, и через сколько-то времени чего я боялся, то и случилось: она увидела сумку, и как Ян высунул руку… в общем, все увидела. Но ничего не сказала. Даже пересмехнулась со мной, вон как. Я раньше никогда негров вживую не видел. Но теперь, если кто спросит, я так скажу: никакие они не плохие, люди как люди.
VIII
Рассказывает Поль Дутрело, тринадцать лет, брат Яна
В поезде Виктор сразу — брык, и уснул. Напротив девушка сидела, чернокожая. Она сперва все на меня поглядывала. И с чего бы? Я ее первый раз видел! Когда вошел контролер, мы прямо сжались все, ни вздохнуть, ни пернуть. Реми все повторял про себя, что надо сказать про билеты: «Вы у нас уже проверяли, мы пересели…»
Но то-то и оно, что мы не знали, проверял он у Фабьена билеты или нет. Тут уж — пан или пропал! Однако ничего, обошлось. Реми даже рот открыть не успел, контролер сам первый сказал:
— Вы пересели?
Все равно мы еще долго не могли опомниться. Пока Фабьен не пришел к нам в вагон. И он нам принес целых два сандвича! С ума сойти, до чего вкусные. Багет с хрустящей корочкой, а внутри первосортная ветчина, да еще масло, вот такущий слой, и даже огурцы дольками. Вот это были сандвичи так сандвичи! В жизни таких не ел. К тому же я знал, что это Ян их для нас украл. Это им придавало еще какой-то особый вкус. Я на свой так набросился, что даже щеку прикусил. Треть оставил — для Виктора, когда проснется. И Реми ему тоже оставил.
IX
Рассказывает Жерар Фармажон, сорок восемь лет, коммерсант
С утра я никогда ничего не ем. Кофе выпью, и все. Другое ничего в рот не лезет. А в девять как раз самое оно покушать. Поэтому, когда я еду в Бордо на весь день, как в тот раз, я завтрак беру с собой и съедаю в поезде. Должны ведь быть в жизни маленькие радости. А мои сандвичи с ветчиной — это не так себе бутерброды, я их сам готовлю, с душой, можно сказать. Обязательно в тот же день, чтобы хлебушек свежий, масла не жалею, огурчики отборные — объедение! Так вот, в то утро я, значит, готовлю сандвичи, как обычно, упаковываю в пластиковый пакет и говорю Жозиане: