– Дурак твой Пилберг, – пробормотал Гуль и, привстав на локте, захлопал ресницами.
Все-таки оставалось еще кое-что, чем можно было его изумить. Уже проснувшись, он продолжал видеть песочный шар, клетку с Пилбергом и светящуюся над ним лампочку. И в то же время он не сомневался, что это не было уже сном. Капитан сидел перед ним и продолжал чертить в воздухе геометрические символы, Пилберг продолжал скалиться из своей загадочной клетки.
– Володя! – Голос Гуля дрогнул. Он вдруг увидел, что Пилберг грозит ему, просунув сквозь прутья кулак. И тут же видение шара померкло, лампочка над профессором треснула и погасла. Наступившая тьма поневоле заставила судорожно вцепиться в руку Володи.
– Ты чего?
– Не знаю, – Гуль оглядел убогое помещение и, выпустив кисть капитана, снова упал затылком на подушки. – Мерещится разное.
– Это здесь сплошь и рядом.
– Сплошь и рядом, – повторил Гуль. Он видел себя сидящим перед двумя экранами. На одном из них находился капитан, второй был потушен, но Гуль не мог поручиться, что через секунду-другую экран не засветится снова.
Сплошь и рядом…
А капитан говорил и говорил:
– Я думаю, это какой-то особенный многомерный мир.
Помнишь Пилберг рассказывал о многомерности? Наверно, так оно и есть. Мы имеем дело с совокупностью различных измерений. Многомерная гипертрофированная среда, где все совершенно по-иному! Подумай, это ведь здорово! Ни Риману, ни Лобачевскому такое и присниться не могло! Мне до сих пор не верится, что я здесь!..
Еще бы! Само собой. В такое не поверится и под пыткой… Темный экран, кажется, предпринимал попытки ожить вновь.
Гуль бессильно закрыл глаза. Господи, когда же все это кончится?…
Капитан и убогая комнатенка послушно исчезли, а спустя мгновение мерцающий экран вспыхнул в полную силу.
Только не это! Гуль испуганно распахнул веки, экран погас с каким-то злым шипением, словно в костер плеснули ведро воды. Сердце гулко колотилось где-то у самого горла.
– …По всей видимости, здесь чудовищная гравитация. Этот слизняк безусловно движется, но мы ничего не чувствуем. Заметь! Точно так же не чувствует толчков и движения какой-нибудь вирус, поселившийся на нашем теле.
Отличное сравнение! Поежившись, Гуль покосился на Володю. Вероятно, в самом скором времени то же самое ожидало и его – такое же тихое помешательство. Если так пойдет и дальше, – день-два – и он наверняка спятит, а, спятив, станет называть желудок ископаемой рептилии сказочным мирком, а себя величаво сравнивать с какими-нибудь земными вирусами или вшами.
В сущности капитану повезло немногим больше его. Он провалился следом за Гулем, но отчего-то рухнул вблизи лагеря. Его тут же подобрали медсестры, и уже через час он имел пространную беседу с главой поселения – тем самым Пилбергом. Наверное, разговор оказался роковым, – с капитаном что-то произошло. Гулю с трудом удавалось слушать восторженные рассуждения о новых якобы только сейчас приоткрывшихся перед ними возможностях. Он не понимал, как можно испытывать интерес к ловушке, в которую они так необдуманно угодили. Сам он склонялся к мысли, что лучше было бы остаться наверху. Кто знает, возможно, огонь артиллерии пощадил бы их, а тогда рано или поздно подоспело бы спасение. В нынешней же ситуации перед ними вырисовывалась печальная неопределенность. Более того – будущее представлялось столь пугающим и непривычно-чуждым, что Гуль отвергал его сходу и без колебаний, не притрагиваясь и даже не пытаясь попробовать на вкус. Да и чего ради? У него были дом, друзья, родные! Он и мысли не допускал, что может остаться тут навсегда. Здешнее существование, каким бы оно ни было, совершенно его не привлекало. И потому красочные монологи капитана вгоняли недавнего рядового в самую безысходную тоску.
– Есть и другой небезынтересный аспект. Наши собственные физиологические изменения. Помнишь? Они начались еще там, в шахте. Возможно продолжаются и сейчас.
– Володя, – прервал его Гуль, – ты действительно хочешь остаться здесь?
– Я? – капитан взглянул ему в глаза и смешался. – То есть… Видишь ли, Гуль, я понимаю, что ты хочешь сказать, но мне казалось, ты согласишься со мной. Мы оба угодили в переплет и остались живы. Самым парадоксальным образом! Теперь мы здесь, и нас окружает то, чего никто и никогда до нас не видел. Я не имею в виду поселенцев. В конце концов они тоже тут всего несколько месяцев. И как видишь, они обжились. Значит, обживемся и мы. А потом, мало ли что еще может произойти. Я, например, по-прежнему не теряю надежду.
– Это я вижу…
Разговор их прервал стук в дверь. С винтовкой в руках, насупленный и мрачный, в комнатку заглянул широкоплечий Сван.
– Ужин, – объявил он просто. – Через час. А пока проф убедительно просит помочь с вылавливанием трофеев из речки. Спускайтесь вниз. Там будут Ригги и Хадсон.
Раньше, чем они успели ответить, он вновь скрылся за дверью.
– Очень кстати, – преувеличенно бодро заговорил капитан.
– Вот и порасспросишь на ужине насчет перспектив. Возможно, не все так мрачно, как ты себе представляешь.
– Он сказал про какую-то речку?
– Ну да. Весь свой скарб они так или иначе отлавливают там. Наверное, и сегодня что-нибудь зацепили. Каракатица глотает, течение несет…
– Значит, мы можем выловить и твою палатку?
Капитан пожал плечами.
– А почему бы и нет? В принципе это тоже возможно.
Палатки им однако не попалось. Лавовая река несла ветхие, изрешеченные пулевыми отверстиями щиты и бочки с какими-то черными непонятными кочерыжками. Все это Ригги и Хадсон, предварительно войдя в реку, терпеливо переправляли к берегу, и вот тут-то как раз и не хватало рабочих рук. Сван предпочитал сидеть на холме и охранять «рыбаков» от внезапных гостей. Все прочие колонисты также находились на своих постах. Не долго думая, решили привлечь новеньких.
В сущности работы было немного. На все про все понадобилось не более получаса. И щиты, некогда служившие людям мишенями, и окольцованные жестяными полосками бочки – все в несколько ходок оттащили на территорию лагеря. Вооружившись странным инструментом, Ригги, главный хозяйственник маленькой колонии, споро принялся вырезать из щитов более или менее цельные куски. Гуль же, отойдя в сторонку, присел на крылечко и стал наблюдать, как с азартом колонисты толпятся возле бочек, пытаясь отгадать прежнее «земное» назначение кочерыжек. Успели назвать все возможное и невозможное, и в конце концов кто-то сделал верное предположение, упомянув про огурцы. Гуль подтвердил версию кивком, добавив одно-единственное слово: «соленые». Вернее было бы употребить определение: «жутко соленые». Просто солеными огурцами российских солдат не баловали. В таком состоянии огурцы хранились и пять лет, и десять. Может быть, даже и сто десять. Прибудь они в этот край в своем первозданном виде, Гуль ничуть бы не удивился. Но как видно, каракатица перемалывала своими чудовищными жерновами все на свете. Без особых усилий она расправилась и с армейскими огурцами, превратив их в угольного цвета продолговатые и некусаемые камни. С каракатицей бесполезно было тягаться, и Гуль, несколько оживившийся от работы, вновь загрустил.
Выйдя за пределы лагеря, он улегся на камни и прикрыл глаза. Новая его жизнь начиналась буднично и скучновато. Впечатлений было по самую макушку, но ни одно из них его по-настоящему не волновало. Этот мир продолжал оставаться за гранью понимания. И не хотелось бродить босыми ногами по лавовым потокам, не хотелось испытывать почерневшие огурцы на вкус и прочность. Хотелось иного – быстро и не просыпаясь, может быть, даже на цыпочках убежать назад в сон. В данном случае сном являлась прежняя его жизнь. А сейчас…
Гуль стиснул кулаки. Спокойствие, только спокойствие!
Так, кажется, говорилось в одной из детских книжек. И говорилось, между прочим, верно. Возможно, в самом деле, все не так мрачно, как кажется на первый взгляд. Надо лишь наблюдать, анализировать и искать выход…