Он надел перчатки, затем потянулся за небольшим флаконом с жидкостью.
― Можешь подержать?
Моя рука горела, но я все равно кивнула, беря бутылочку, пока Уайтт быстро двигал руками. В какой-то момент он достал скальпель, склонился над раной Итана и надавил.
― Когда ты будешь старым седым старикашкой, я расскажу историю о том, как оставил пациента умирать, чтобы прийти и спасти твою чертову жизнь. И на случай, если тоже стану стариком, я делаю этот шрам слегка больше, чтобы у тебя, по крайней мере, осталось что-то на память. Я буду настолько охренителен, что ты пожалеешь, что не дал тебе умереть.
― Уверена, ты насладишься этим, ― прошептала я, устало наблюдая и держа бутылочку на весу.
― Мне без разницы, если он тоже будет наслаждаться этим, ― пробормотал Уайатт, обращаясь к самому себе. ― Ему просто придется иметь с этим дело.
― Да, доктор.
Он посмотрел на меня, качая головой, после чего опустил взгляд, растирая кровь по перчатке между двумя пальцами.
― Что такое?
― Его кровь почему-то загустела. И только поэтому он не истек еще кровью. Он что-то принимает?
― Твой брат похож на человека, который что-то принимает? ― спросила я, после чего задумалась на секунду.
― Он должен был съесть что-то с большим содержанием белка, после чего... ― прошептал он самому себе, наклоняясь чуть ниже. ― Айви, глянь, можешь передать мне штуку, похожую на пинцет, ― сказал он, протягивая руку в сторону.
― Ты имеешь в виду щипцы? ― Конечно. Я протянула их ему.
Он усмехнулся, погрузил их в рану и достал одну часть пули. Мгновение он глядел на нее.
― Кто сделал это с ним... с вами обоими?
― Мои кузены... кузен. Теперь остался только Элрой.
― Он мертв? ― спросил Уайатт, не отрывая глаз от своей работы.
― Должен был бы, но нет, не мертв.
― Хорошо, ― ответил он, доставая вторую часть пули и роняя ее рядом с собой.
― Хорошо?
Он кивнул, беря иглу и нить для швов.
― Очень многим вещам можно научиться на трупе. Мне любопытно узнать, сколько ребер можно вынуть из тела до того, как появятся впадины на боках. Или сколько человек может находиться в сознании во время открытой операции на сердце без каких-либо обезболивающих... знаешь, всякие вопросы о переносимости боли.
― У Итана, должно быть, тоже есть вопросы о переносимости боли.
― Ну, у Итана хреново с удачей, ― произнес он вслух, накладывая шов. ― Так как его младший, более умный и красивый брат, который делится своей драгоценной кровью с этим засранцем, уже заявил свои права. И в результате должен был, не ноя, отступить. В конце концов, что он мог бы поделать, не будь у него в семье врача?
― Вы оба нелепы. ― Я улыбнулась, морщась от боли в плече.
― Подожди еще чуток, ― прошептал он.
― Я в порядке.
― Нет. ― Он нахмурился, отрезая нить второго шва и поднимая на меня слегка сонные глаза. ― Когда он очнется, не говори ему этого. Он почувствует себя хреново.
― Хочешь, чтобы я сказала ему...
― Вы настрадались. Ты натерпелась ради него. И снова бы страдала, но предпочла бы обойтись без этого, ― ответил он, хватая флакон с чем-то и добавляя это в трубку капельницы перед тем, как продолжить закрывать рану. ― Если ты скажешь, что в порядке, он поймет, что сломал тебя настолько, что ты даже не можешь разделить с ним психологическую боль. Защитить свою жену... он провалил задачу... как и наш отец.
― Он не сломал меня.
― А это твоя задача. Защищать его до последнего вздоха от всего и всех. ― Он грустно улыбнулся, неспешно обрабатывая рану дальше, тогда как его глаза слегка посоловели. ― Но травите эту чепуху друг другу наедине.
― А в чем твоя задача, доктор Всезнайка?
Он остановился на секунду, провел рукой по стежку и поднял на меня взгляд.
― Установи таймер на десять минут. Я сделаю перерыв, затем поем, после чего посмотрю тебя и сделаем второй заход. Дай мне сумку и отдохни.
― Я могу...
― Отдохни. Ты сделала более чем достаточно.
Я нахмурилась.
― Ты же знаешь, что я тебя старше.
Он усмехнулся, беря сумку и вставая на ноги.
― Нет, это не так. Возраст Каллаханов измеряется иначе... но еще несколько таких деньков, и ты станешь старушкой в самые кратчайшие сроки. Иди, Айви.
Иди, Айви. Эта фраза казалась слоганом сегодняшней ночи. Опустив телефон, я поднялась с пола, ощущая... ощущая себя абсолютно отвратительно. Я поднялась в спальню ― доказательство моих отчаянных поисков одежды по всем шкафам и ящикам. Игнорируя беспорядок, я направилась в ванную, разделась и включила душ. Не беспокоясь о температуре воды, я села в поддон душевой и заплакала, всхлипывая, рыдая и позволяя себе сломаться.