— Это будет трудно, — произнесла Ханна, как будто пытаясь просчитать последствия.
— Не так трудно, чем если она этого не сделает! Подумай об этом, — сказал он.
— Я об этом только и думаю!
— Кому будет нужна женщина, которая заимела ребенка от какого-то… неизвестного насильника?
— Но это же не ее вина!
— Я и не говорю, что она виновата! — Дуглас вскочил, стал мерить шагами комнату; он был слишком взволнован, чтобы сидеть. Ему хотелось что-то сломать, изуродовать до неузнаваемости.
— И она должна из-за этого страдать?
— А я должен?
— А какое это имеет отношение к тебе?
— А кто должен брать на себя ответственность, если она решит оставить ребенка? Я! Как она сможет окончить колледж или получить работу, если у нее будет ребенок? Тебе тогда придется стать нянькой — нравится такая идея?! Ты хочешь забросить всю свою общественную работу? А мне придется все это оплачивать! Ну нет, спасибо, мне через несколько лет на пенсию! Я не собираюсь проводить остаток жизни, заботясь о ребенке моей дочери от какого-то подонка. И ей не позволю! — Дуглас уставился на Ханну. — Если бы ребенок был от человека, которого она любила, — другое дело…
Стрела попала в цель.
— Ты ведь на меня злишься, правда? — дрожа, спросила Ханна. — Ведь все всегда возвращается ко мне!
— Потому что ты все так повернула!
— Дина не хочет делать аборт!
— Ну, хорошо, а что она будет делать?
— Она сама не знает, Дуглас.
— Тогда помоги ей решить! У тебя больше опыта в подобных ситуациях, чем у меня.
Ханна скорчилась, как будто от удара. Дуглас проигнорировал ее реакцию, продолжая выплескивать ярость.
— Неужели ты думаешь, что она действительно хочет этого ребенка? Если ты так считаешь — ты сошла с ума! Ты только что сказала, что Дина даже не видела его лица. А что, если он черный? А что, если у него СПИД? Что за человек родится тогда? Кто в здравом уме может хотеть этого ребенка?!
— Говори тише, Дина наверху!
Дуглас подошел ближе, склонился над Ханной, его нижняя челюсть была выдвинута вперед.
— Если она откажется сделать аборт, люди начнут сомневаться — а может, изнасилования и не было? Ты подумала об этом? Они могут решить, что Дина и Этан Тернер просто зашли немного дальше, чем намеревались…
Дуглас видел, что попал в цель. Оружие проникло глубоко. Старые раны раскрылись, Ханна опять истекала кровью.
— Нет, не может быть! Они не могут так подумать о Дине!
— Ну да, конечно! Как будто ты не слышала разговоров этих клушек в нашей церкви. Это как раз первое, что придет им на ум. Они будут наслаждаться, обсуждая детали, — особенно, если это касается Дины… Так что наша дочь может распрощаться со своей репутацией!
Ханна наблюдала за мужем, который шагал из угла в угол.
— Так о чем ты беспокоишься — о репутации Дины или о своей собственной?
Дуглас остановился, повернул к ней голову, уставился на нее, прищурившись.
— О чем это ты?
Ее глаза были холодными.
— Примерь это к себе. Люди будут думать о тебе, как об отце матери-одиночки!
Дуглас сжал кулаки.
— И ты думаешь, что меня это беспокоит? Не смей сравнивать меня со своим отцом! Я — это не он! Ты так и не смогла рассказать ему всего до самого дня его смерти.
— Кстати, если смотреть с этой точки зрения, ты очень на него похож. Мне не надо было тебе ничего говорить — я просто сама дала тебе в руки оружие! Почему, как ты думаешь, это рассказываю тебе я, а не Дина?
— Ты сама так захотела!
— Да! Я захотела! Потому что знала, чем это кончится! Потому что мне легче перенести все это, чем ей! У меня есть опыт, большой опыт!
Дуглас увидел в ее глазах слезы. Слезы ярости.
— Я знаю, что ты думаешь, Дуглас, я знаю, что ты чувствуешь! Я жила с этим двадцать семь лет!
Дуглас смотрел на нее, наполняясь холодной яростью.
— О нет, ты не знаешь, Ханна! Тебе не удастся снова свалить эту кучу навоза у моей двери — ты уже довольно долго жила с этим, прежде чем на сцене появился я! Ты хочешь кого-то обвинить? Пожалуйста! Но только не меня.
Ханна медленно выпустила воздух сквозь зубы.
— Ничего хорошего из нашего разговора не выйдет, — сказала она тихо, но было видно, как она потрясена. Она всегда приходила в такое состояние, когда дело касалось ее прошлого. Ей хотелось отступить, но она не могла. Потому что сейчас она сражалась за Дину. За свою дочь.