Дуглас сжал зубы. За их дочь.
— Мы должны помочь Дине, — подавленно сказала Ханна. — Я не хочу, чтобы с ней случилось то же, что со мной. Я не могу…
Наклонившись вперед, она закрыла лицо руками.
Дуглас смотрел на свою жену: у него было чувство, что он что-то потерял. Почему после этих разговоров он всегда чувствовал осуждение — как будто он в чем-то виноват? Он не имел никакого отношения к тому, что происходило с Ханной, или как она поступала до знакомства с ним. Хотя сейчас это не имело значения. Он вспомнил — Ханна как-то раз спросила его, встречался бы он с ней, если бы узнал, что у нее внебрачный ребенок? «Возможно», — ответил он тогда. Но Ханна ждала не таких слов. И в дальнейшем ему так и не удалось возместить ущерб, который причинил его ответ. Ханна не смогла этого забыть — либо решила не забывать…
— Я не буду иметь дела с этим, Ханна! Я не собираюсь…
— Папа!
Дуглас повернулся; кровь бросилась в лицо, когда он увидел, что в дверном проеме, завернувшись в одеяло, стоит Дина. Ее глаза опухли и покраснели от слез. Она смотрела выжидающе то на него, то на мать, которая сгорбившись сидела на кушетке.
— Я пойду, — сказала она сдавленным голосом. — Обещаю, я поговорю с врачом в одной из этих клиник. Я…
Дина потрясла головой, из глаз текли слезы, губы дрожали. Она плотнее завернулась в одеяло.
— Только, пожалуйста, больше не кричи на маму! Она не виновата в этом. И ты тоже. Я не хотела стать для вас обузой… Дина повернулась и побежала вверх по ступенькам.
Дуглас застыл посреди гостиной, ему было стыдно, стыдно до тошноты.
Ханна встала и медленно прошла через комнату, не глядя на него. Ему хотелось извиниться перед ней — но за что?! За ненависть к человеку, который изнасиловал его дочь? За то, что он не хотел, чтобы эта беременность разрушила ее жизнь? Конечно, он потерял контроль над эмоциями, прошлое снова показало свое уродливое лицо — но ведь это не только его вина! Может, если бы Ханна как-то подготовила его к этой новости, вместо того, чтобы выложить все напрямую, было бы по-другому… Но теперь он чувствовал себя, как всегда в таких случаях, — козлом отпущения…
Дуглас положил руку Ханне на плечо, когда она проходила рядом.
— Скажи Дине, что я ее люблю!
— Убери руки, — ледяной голос поразил его в самое сердце. Он еще крепче схватил ее. Хотел прижаться к ней, надеялся, что она хотя бы раз поймет, что он чувствует!
— Я люблю ее так же сильно, как и ты.
Подняв голову, Ханна взглянула ему в глаза. Рывком освободила плечо, отвернулась и пошла вверх по лестнице…
На следующее утро Дугласу не надо было рано идти на работу. Даже после долгого горячего душа он все равно чувствовал себя разбитым. Одевшись, сел за накрытый к завтраку стол; Ханна с видом мученицы стояла у плиты и готовила ему яичницу. Вообще-то, Дуглас не ожидал, что она спустится приготовить завтрак. Он даже надеялся, что она не появится. Ему было бы спокойнее, если бы она осталась в постели, накрывшись с головой одеялом, — в таком положении он оставил ее утром, когда отправился в душ. Однако Дугласу пришлось разглядывать ее напряженную спину и отражать электрические разряды, которые витали в воздухе.
— Во сколько ты вчера легла? — спросил он. потягивая кофе и листая журнал «Уолл стрит». Читать новости сегодня ему совсем не хотелось.
— В два.
Она выложила яичницу в тарелку, опустила сковородку в раковину; поставила тарелку перед Дугласом, даже не взглянув на него. Щелкнул тостер — хлеб был готов. Вернувшись к стойке, Ханна намазала тосты маслом, положила их на маленькую тарелку и, ничего не спрашивая, поставила ее на поднос вместе с тремя фарфоровыми вазочками: с клубничным, виноградным и сливовым джемом. Он сам мог выбирать.
Дуглас привычно склонил голову и молча поблагодарил Бога. Все те же слова: «Господь, спасибо за пищу и благослови руки, которые ее приготовили!»
Дуглас мельком взглянул на Ханну. «Боже, помоги нам, помоги нам! Какой смысл ходить в церковь, если все возвращается таким образом!»
Ханна уловила его взгляд. Сожаление. Усталость. Она тоже сожалела, но какая от этого польза?
Он посмотрел на пустой стол перед Ханной.
— А ты не будешь есть?
— Нет.
После семейных сражений Ханна никогда не могла есть. Чтобы выбраться из этой бездны депрессии, ей надо было несколько дней. Она никогда не могла понять, с чего эти сражения начинались, — что такого она сказала, что она сделала; и что делать теперь, когда эти демоны опять вырвались на свободу?