— Нет, ты должен доставить меня вперед во время. В будущее. Я спасу что смогу. Мне все равно, если еретики захватят весь мир, лишь бы спасти тех, кого я люблю. Эдил не должен из-за меня умирать, и мне не придется жертвовать своей жизнью с Дирив. Она не имеет к этому никакого отношения. Доставь меня в будущее, я решился.
Пока корабль делал новую петлю на скорости, близкой к световой, на его борту прошло пятнадцать дней. Когда корабль прибыл в Эолис на семнадцать лет позже, Йама сразу ушел, опасаясь потерять свою решимость.
Была весна, теплая весенняя ночь. Лягушки прыгали друг на друга с лягушачьим задором. Трехпалое колесо галактики наполовину погрузилось за горизонт дальнего берега, осыпая лоскутные одеяла залитых полей сине-белой солью своего света.
Йама шагал по заросшим развалинам древних гробниц за стенами маленького города Эолиса, опираясь на посох при каждом шаге. Весна. Но та ли это весна? Та ли это история, или она свернула в сторону на какой-нибудь развилке? Кто живет в замке, чьи башни и стены вырисовываются на фоне света галактики?
Каждое путешествие сквозь пространственные щели заставляет ветвиться временную линию Вселенной. Это не тот мир, из которого он ушел, а эхо от эха. Может быть, даже почти точное эхо, но это не имеет значения. Не имеет значения, потому что оригинал все-таки существует. Он может сделать здесь что угодно, и это не будет иметь значения: ведь то, что случилось, уже случилось в той временной линии, откуда он происходит. Проиграв, он освободил себя из замкнутого круга. Теперь он может переписать историю заново.
Он пришел сюда, потому что шел домой.
Мысли роились в его голове, как светлячки. Ничто больше не остается неизменным. Может произойти все что угодно. Действительно все. Эта идея наполнила его внезапным спокойствием. Ему больше не нужно крутиться в замкнутом колесе истории, которое ходит и ходит по кругу, поднимая воду из Бриса для орошения полей пеонина. Он вспомнил единственное верное высказывание доктора Дисмаса. Люди так сильно привязаны к своей судьбе, что не видят окружающего их мира. Как и сам Йама. До сего момента.
Он не сумел привести в движение гигантские машины в киле мира. Он даже не пытался, но свернул в сторону, увидев башню кураторов. Своим поражением он спас мир, спас от себя самого. Он может передать эту ношу мальчику, рассказать ему все. Пусть он отправится в этот мир, в будущее, полностью вооруженным. Пусть восстановит реку. Пусть заключит Анжелу в пространство оракулов раньше, чем она успеет вмешаться. Пусть вызовет и покорит мятежные машины и уничтожит еретиков.
Он может справиться с громадной инерцией истории. Он может рассказать мальчику, откуда он взялся, и положить конец дурацким поискам родителей. Ибо у него не было родителей, только он сам. Он был короткой петлей во времени, без начала и без конца. Как татуировка змеи на плече Кафиса, змеи, которая глотает собственный хвост. Как Великая Река, которая падает через край мира и проходит через пространственную щель к своему началу. Дитя Реки — насколько правильно нарекли его жены старого констебля Тау! Они сразу поняли правду. Ему понадобилось значительно больше времени. Понадобилась вся жизнь!
Он поспешил дальше. Прошел мимо башни доктора Дисмаса, которая стояла сразу за городской стеной. Окна ее были темны, но это ничего не значило.
— Будет то, чему суждено быть, — пробормотал он.
Он прошел по дамбе между залитыми водой полями пеонина, пересек Брис, взобрался на длинный пыльный склон по тропе, вьющейся среди разбросанных повсюду надгробий. Раскопки находились там, где он помнил: на вершине холма из мертвого сухопутного коралла у самого края Города Мертвых. Охранники и рабочие спали. Единственного сторожевого пса он легко уговорил. Йама плакал, обнимая его хромированные плечи, вдыхал знакомый собачий дух, смешанный с запахом нагретого пластика, вспоминал, как часто он обманом проходил мимо братьев и сестер этого пса, вспоминал свое потерянное детство.
Он велел псу возвращаться к дозорным обязанностям, а сам спустился в раскоп по легкой бамбуковой лесенке. Он шарил руками в обнаженных слоях коралла, пока под его пальцами не ожило то, что он искал: керамический диск, в котором вдруг заиграли световые точки и черточки. За несколько минут он высвободил диск из почвы, потом отмотал кусок веревки от бамбуковой лестницы — она там скрепляла ступени, — надел монетку на петлю и повесил себе на шею.
Мальчишке она понадобится. Йама покажет ему, как ею пользоваться.
— Если я не могу спасти мир, — снова пробормотал он, — я могу по крайней мере спасти себя.