Уже на следующий день Елизавета Ивановна двинулась на работу. Отпуск кончился, и как назло майское солнце снова выбралось из заточения. Теперь однако же его застилали не серые облака, а мерзкий смог и дым заводских труб. Фабрики росли вокруг новостроек как грибы, и Перепелкина радовалась, что правительство заботится о рабочих местах и доступной продукции для простых людей. Единственное, что ее, пожалуй, смущало, так это то, какой вред могут нанести все эти производства ее садику-огородику. Она даже думала прийти с инспекцией, но отложила это дело в долгий ящик, как и многие. Спускаясь по лестнице, она обнаружила, что на двери семинаристки Лидочки, как и на двери студента Аркадия, висит большой черный квадрат. Остановившись подле нее, Перепелкина задумалась. Женщина стояла несколько минут тупо, в каком-то оцепенении всматриваясь в черноту, которая и манила, и пугала. Во всей этой темной фигуре она будто видела всю жизнь, и на минуту ей показалось, что квадраты на дверях, появляющиеся все чаще и чаще, становятся больше. Квадрат засасывал, поглощал все самое лучшее, превращая ангельски чистые помыслы и благие в идеи в ничтожную пустоту. От таких непривычных мыслей у Елизаветы Ивановны даже закружилась голова, а потому она выпила нужную таблеточку и зашагала дальше.
«Зачем лезть в чужую жизнь? Женка Пашки тоже хороша, ведь знала за кого идёт. По мне так лучше тогда одной быть, если характера нет» – думала Перепелкина, огибая колдобины в ее дворе, переполненные грязной водой после дождя. Ее вечно праздничный внешний вид постоянно контрастировал с окружающей серостью, отчего красные и желтые платьица даже раздражали некоторых австралопитеков. На работе она набросала планы на ближайшие выходные. Женщина затеяла генеральную уборку; поборник чистоты, она просто не могла терпеть грязь и пыль, что не мешало ей однако закрывать глаза на художества подростков в подъезде, облеванные перилла и грязные ступеньки лестниц. «Главой» подъезда она была лишь до тех самых пор, пока речь не заходила о коллективной уборке. Вообще, честно говоря, мало кто задумывался о том, чтобы облагородить общее пространство. Общее – значит «ничейное». Мысль эта укоренилась в сознании большинства людей. Но и среди них находились особенно отличающиеся. Перепелкина, к примеру, принадлежала к тому типу людей, которые не обращают внимание на уродство и убожество окружающего их мира. Всю нравственную чистоту и эстетику они вынашивали в собственных душах и предлагали именно душами, а не мозгами смотреть на мир вокруг. Уж очень такие блаженные, в хорошем смысле слова, походили не героев сентиментальной прозы.
Уже вечером, сидя за компьютером, Елизавета Ивановна наткнулась на какой-то пост в социальных сетях. Под ним шла активная дискуссия. Обсуждалось, «какого же цвета должен быть новый электробус: красного или синего?». Перепелкина, мнившая себя знатоком моды, вступила в диалог с кем-то в комментариях, рьяно доказывая, что цвет автобусов должен быть непременно красный, так как синий цвет транспорта уже изрядно надоел, так как в моде в этом летнем сезоне будут теплые, а не холодные тона, да и вообще, женщина не упускала из головы мысль, что красный автобус – это очень сексуально. По этому случаю она даже захотела прикупить новую юбку и сумочку на цепочке. Как житель города Елизавета Ивановна приняла участие в голосовании на сайте администрации, но продолжала переписываться с кем-то в социальной сети и навязывать всем свое мнение.
К утру следующего дня она успокоилась. Лениво, подобно котам по утрам, потянулись рабочие будни, и уже к концу недели Перепелкина мечтала выбраться куда-либо с очередным любовником, да хотя бы в тот же самый лес, который почему-то многие стали обходить стороной. Прошли даже слухи, что там появилась специальная зона, охраняемая людьми в форме. Елизавету Ивановну слухи подстегивали еще больше, а потому женщина уже лелеяла мечту об отдыхе загородом.
Вечером в пятницу она назначила свидание в парке в их районе. На удивление, потенциальный любовник просил встретиться, ссылаясь на большую занятость, не раньше одиннадцати вечера. Женщина не придала этому значения и, надев вечернее платье и серебряные туфли на шпильках, накинув на плечо новую сумочку и хорошо измазавшись косметикой, двинулась в сторону парка.
Луна еле-еле выглядывала из-за темно-синих облаков, редкие фонари неохотно освещали путь. Перепелкина включила музыку в своих наушниках, и напевая песни Аллы Пугачевой, даже не думала о том, что или кто может поджидать ее хотя бы в соседнем темном переулке. Заслушавшись песней «А знаешь, все еще будет», Елизавета Ивановна не заметила, как сзади к ней подбежало несколько мужчин в балаклавах. Молодчики оперативно скрутили любительницу советской попсы: один из них надел плотный мешок, какой раньше надевали приговоренным к смерти, второй быстро повалил ее на землю и начал вязать руки ноги, не забывая, конечно, шептать «заткнись, дура». Третий, по всей видимости, ударял хорошей дубинкой по ногам и почкам, а четвертый, вероятно, начинающий в их нелегком деле, засунул собственный носок Елизавете Ивановне в рот, чтобы она не сильно кричала. Перепелкина действительно сильно испугалась, в кровь выбросилась месячная норма адреналина. Она не верила, что это происходит действительно с ней, думалось даже, что это какой-то розыгрыш. Молодчики управились за минуту и быстро кинули Елизавету Ивановну в багажник большой грузовой машины. Газель спешно покинула двор, и ни один из избирателей не заметил пропажу очередной души.