Лично я с самого начала наших отношений ни разу не видел ярких искр, вылетающих у нас из-под каблуков. Я никогда не говорил этого Саше, но мне вполне достаточно было в темноте, перед телевизором, сунуть руку ей под юбку и почувствовать под пальцами мягкий пушок и гусиную кожу на внутренней поверхности бедер. У нас была любовь и взаимное уважение. Мы обнаружили, что можем говорить обо всем на свете.
Когда Уэбер однажды вечером пришел к нам на ужин, он сказал, что мы производим впечатление супружеской пары.
— Некоторые люди долгие годы живут вместе, но все равно никогда не кажутся подходящими друг другу. Как будто живут на разных этажах. А у вас все по-другому.
Мы были с ним вполне согласны. Странно было только каждый день уходить на съемки такой жестокой вещи, как «Полночь убивает», а потом вечером снова возвращаться домой к Саше и Блошке и к жизни, которая стала столь наполненной и приятной.
Сейчас, вспоминая то время, я понимаю, что долго такое продолжаться не могло. Я знал, что это счастье принесла мне вовсе не "Полночь ". Саша восхищалась вовсе не Кровавиком, а моей колонкой в 'Эсквайре ", где я писал о жизни в Голливуде. И, тем не менее, хотелось мне того или нет, именно Кровавик был моим хлебом и маслом, и в размышлениях о нем я проводил значительную часть своей жизни.
Однажды, когда мы лежали в постели и наблюдали за Блошкой, топтавшемуся на одеяле в поисках местечка, где бы прилечь, Саша спросила, откуда взялся Кровавик.
— Ты имеешь в виду — на самом деле или в фильме?
— На самом деле. Откуда он взялся в тебе?
Блошка наконец шлепнулся на кровать и, по чистому совпадению, тоже уставился на меня, будто, как и Саша, ждал ответа.
— Из рок-н-ролла.
— Из музыки?
— Нет, не совсем. Когда я был мальчишкой, отец в первый и последний раз вывез нас на каникулы в БраунМиллз, в Нью-Джерси. Единственное, что там было примечательного, так это наличие тинистого озера и близость к Форт-Диксу, одной из самых крупных военных баз на Восточном побережье. У нас был домик в чаще леса, а вокруг жили семьи военных с базы. Одно семейство носило фамилию Мазелло, а его глава служил в военной полиции. Мы с сестрой проводили у них много времени, потому что у них было трое детей примерно нашего возраста.
Как-то раз, после купания, мы сидели у них на заднем крыльце, лакомясь шоколадными пирожными с орехами и слушая радио. Это была передача какой-то станции из Трентона. Помнишь песню «Время обезьяны» Мейджора Лэнса? И вдруг она прерывается экстренным выпуском новостей. На территории базы к машине военной полиции неожиданно подошел какой-то человек, нагнулся и в упор застрелил двух сидящих в ней полицейских. Одним из них был мистер Мазелло.
Мы все переглянулись. Я очень хорошо это помню, потому что у всех рты были набиты пирожными, и мы усиленно жевали.
— Ты использовал эту сцену в одной из "Полуночей "!
— Правильно, в «Снова полночь». Я снял все в точности так, как это было в действительности: у старшего сына Мазелло отвалилась челюсть, и изо рта посыпались крошки пирожного. Потом он вдруг зажмурил глаза и начал дико выкрикивать: «Рок-н-ролл! Рок-н-ролл!» и продолжал кричать до тех пор, пока не пришла его мать, и, все так же стоящим на коленях, не утащила его в дом.
— Как ты мог использовать такое, Фил? А что, если кто-нибудь из этих детей видел твой фильм?
— Так и было. Один из них написал мне письмо, в котором обозвал меня ублюдком.
— Зачем же ты это сделал?
— Позволь мне закончить. Родители страшно перепугались, что этот убийца может придти и перестрелять нас, поэтому в тот же вечер упаковали вещи и рвану ли домой. В машине я задремал и увидел сон, в котором человек с серебристым бесстрастным лицом гнался за мной, выкрикивая «Рок-н-ролл!» Потом этот сон периодически снился мне всю жизнь. Он и до сих пор жутко меня пугает.
Этот Рок-н-ролл буквально травмировал меня. Каждый раз, слыша по радио или прочитав в газете об очередном убийстве, я вспоминал о Рок-н-ролле. Я был уверен, что его звали именно так и, скорее всего, это преступление совершил он. Мать регулярно читала «Нешнл Инкуайрер» и все убийства, мозги на полу, кровь на стенах, для меня были его рук делом. Каждый представляет зло по-своему, и мое зло носило облик Рок-н-ролла. Война в Африке? Виноват Рок-н-ролл. В Дарьене пропал ребенок? Опять Рок-н-ролл. Он был олицетворением всего плохого. Он заполнял собой все. И каждый раз, когда мне снился этот сон, он становился все кровожаднее и ужаснее, поскольку в мыслях я приписывал ему и многое другое.
Саша вздохнула.
— Интересно, сколько же в этих фильмах взято из твоей жизни?
— Больше, чем мне хотелось бы.
— А тебе от этого становится легче? Это что —своего рода катарсис?
— Иногда. Зачастую все лежит слишком глубоко. Как эти катера, на которых катают туристов во Флориде, сквозь прозрачное днище которых можно наблюдать за большими рыбами, проплывающими в глубине. Иногда то, что я снимаю подобные сцены, позволяет мне становиться ближе к вещам, но я лишь вижу их, вижу их темные тени. И не могу выловить их.
Бывают ночи, когда вы становитесь близки настолько, насколько вообще возможно. Обычно это начинается с нескольких доз чудесного, всепоглощающего секса, но потом расцветает, превращаясь в нечто гораздо более глубокое и необыкновенное. Вы начинаете делать друг с другом то, о чем до этого могли лишь фантазировать. Затем, немного успокоившись, начинаете рассказывать о себе или о своей жизни такие потаенные вещи, которые, казалось, никогда никому и не расскажешь. Уэбер называл подобные ночи "святыми ", и мне такое название кажется вполне подходящим. С его точки зрения, в зрелом возрасте мы крайне редко бываем "просто " честными. Нам это либо ни к чему, либо мы считаем, что в повседневной жизни говорить правду вредно, а потому и не говорим.
Именно в этом одна из причин того упадка, который претерпела в наш век религия — ведь чтобы по-настоящему обрести Бога, ты должен быть честен. Чтобы быть честным, нужно, прежде всего, непредвзято взглянуть на себя самого, но это, как правило, слишком мучительно. В итоге, мы вместо этого учимся поклоняться вещам материальным, поскольку все материальное не только достижимо, но и обретение его не сопряжено с наличием каких-либо личных достоинств или просто достойного поведения, как того требуют высшие цели. Нам не нужна добродетель, нам нужен "мерседес ", К чему серьезные отношения с женщиной, когда ты можешь воспользоваться всеми их приятными сторонами, не связывая себя никакими обязательствами? В конце концов, даже СПИД является идеальным потребительским заболеванием: его источник — либо плохой секс, либо плохие иглы. В наше время просто не может быть никакой «кары Господней». Всякие там моровые язвы— это, скорее, для Темных веков.