Сколько прошло времени, Энья не знала, но ночь была по-прежнему темна, светила лишь луна. Ножки у девочки устали, горлышко болело. Она едва шевелила языком, пытаясь продолжить подпевать, но лишь хрипела, как после простуды. В глазах темнело, а в висках болезненно стучало, еще немного, и она бы упала, да нашла в себе силы остановиться и замерла. Ударились в нее другие феи и гневно запищали: мол, что это она так резко перестала танцевать, или не радостно ей с ними?
Энья развела руками:
— Прошу меня простить, но я утомилась и хотела бы передохнуть, где мне можно присесть, и не найдется ли у вас родниковой воды? — вежливо спросила она.
Королева фей звонко рассмеялась:
— Я дам тебе отдохнуть и напиться, дитя, если ты согласишься остаться со мной навсегда и стать моей служанкой.
Нахмурилась Энья.
— Это будет твоя плата за то, что ты вторглась в мои владения и веселилась!
— Я благодарна вам, королева, но лучше мне вернуться домой, — не раздумывая ответила девочка. От похолодевшего взгляда феи ей стало не по себе, да и другие смотрели на нее слишком враждебно. «Ведь они сами пригласили меня…».
Фея рассмеялась, но смех ее был недобрым, а прекрасное лицо вдруг стало высокомерным и жестоким. Таким, какое Энья видела у мачехи, если смела что-то у нее попросить.
— Нет, милая, мы тебя не отпустим, раз не хочешь по-хорошему мне прислуживать, то будет по-плохому. Схватите негодницу, свяжите да бросьте под корни дерева, пусть посидит там.
Набросились феи на Энью, как пчелиный рой. Зря отбивалась девочка. Ее болезненно тянули за волосы, рвали платье, толкали, чтобы она упала, попытались оплести ивовыми ветвями.
Шум у костра прервал громкий вороний крик. На широких крыльях к ним слетела птица и быстро унесла на своей спине перепуганную Энью.
Гневно закричала им вслед королева фей. Ее слуги полетели за девочкой, но от сильных взмахов крыльев их отбросило, и они отстали от беглецов, боясь замерзнуть.
Поежилась королева фей, глядя, как покрылись ледяной коркой земля и часть ее грибного кольца. Поняла она, кто спас девочку, и махнула рукой. Не встанет она на пути у ворона, потому как знает, кто скрывается под его личиной.
А Энья летела на птице, уносящей ее вдаль от грибного круга. Боялась девочка пошевелиться до тех пор, пока не поняла, что крылья птицы такие широкие, что она никак не свалится.
Ветер растрепал волосы Эньи, нежно погладил по саднящим от царапин щекам и рукам. Под ладонями она чувствовала нежные перья и, набравшись храбрости, заговорила:
— Спасибо, что спас меня. Не знаю, кто ты, но век не забуду.
Ворон громко каркнул и спланировал на крышу замковой башни, спустив по крылу девочку на каменный пол.
Сверкнули синевой в лунном свете его черные глаза-бусинки, и с шумом он улетел. В ночи Энья не смогла разглядеть его и, прихрамывая от боли и усталости, побрела в свою спаленку.
На тумбочке приветливо горела свеча, а рядом стоял флакончик с точно таким же целебным маслом, которое няня для нее уже однажды достала.
— Откуда оно здесь? Может, герцог проснулся, а меня нет, вот он и зажег свечу да лекарство оставил, — решила она, не уверенная в этом до конца.
Смыв с себя лесную грязь и осторожно промокнув все ранки мягким полотенцем, Энья смазала их маслом:
— Кем бы ни был мой спаситель, я ему благодарна, ведь если бы не он, то неизвестно, что бы еще вздумала сделать со мной королева фей, — она потушила свечу и, забравшись под одеяло, уснула крепким сном.
Чуть погодя зашел к ней бесшумно герцог, осмотрел порезы и царапины на нежных детских ручках и личике и тяжело вздохнул.
«За тобой, как и прежде, глаз да глаз нужен, маленькая искательница приключений», — он подоткнул ей одеяльце и ушел.
Ставьте лайки, подписывайтесь и приятного вам прочтения!
[1] Мармит - емкость для горячих блюд
Глава 4
Впервые Энья проспала до полудня и потому была очень удивлена, что ее никто не разбудил. А ведь герцог сразу дал понять, что станет ее обучать. Но отчего он медлит?
«Возможно, он решил подготовить для меня множество заданий и поэтому не разбудил?», — быстро умывшись и вытирая лицо полотенцем, Энья спохватилась и подбежала к зеркалу.
На ее личике, руках и ногах не осталось ни одной царапинки, даже самой крошечной.