Известие о том, что французы собираются атаковать англичан с тыла у деревни Мезонсель, оказалось ложным. Речь шла о нескольких сотнях местных крестьян, попытавшихся завладеть королевской казной. После первых минут паники и неразберихи рыцари и лучники, призванные ее охранять, спохватились и обратили крестьян в бегство.
Узнав об этом, Генрих V отдал приказ прекратить избиение пленников. Но было слишком поздно: тысячи захваченных в плен французских рыцарей с расколотыми головами уже валялись в грязи.
Остались лишь пехотинцы неприятеля, которые за все время сражения так и не сдвинулись с места. Генрих V знал: пока они здесь, игра еще не окончена. Одних этих пехотинцев было гораздо больше, чем всех его солдат, и если бы они начали наступление, победа могла бы оказаться на их стороне.
Тогда английский король направил к ним эмиссаров с предложением отпустить их живыми и не преследовать, если они обратятся в бегство. Пехотинцы, среди которых был только простой народ, не колебались ни секунды. Издалека они видели чудовищную бойню, и у них не было ни малейшего желания дать себя убить, чтобы отомстить за дворян, от которых они видели лишь презрение и грубость. Французская пехота развернулась и побежала.
Сражение было окончено. Оно длилось лишь три часа…
***
Зрелище был невыносимым. Армии сражались на совсем небольшом пространстве, и в тех местах, где битва велась особенно ожесточенно, трупы были навалены один на другой, образуя зловещие накаты под два метра в высоту.
Генрих V, вне себя от радости, окинул взглядом поле боя. Король был еще не в состоянии поверить, что, только что, сражаясь силами один против десяти, одержал одну из самых сокрушительных побед всех времен.
В свидетели своего торжества он захотел взять кого-нибудь из врагов и выбрал для этой цели главного герольда Франции, который находился среди оставленных в живых пленников.
Тот, кто получал эту должность, в высшей степени символическую и чрезвычайно почетную, должен был навсегда отказаться от своего родового имени и до конца дней своих зваться Монжуа.
И вот этот Монжуа, главный герольд Франции, приблизился, повинуясь приказу победителя. То был еще молодой человек — без сомнения, арманьяк, получивший эту должность благодаря случайным обстоятельствам, как это нередко бывает в политике. И все же в данный момент именно он являлся воплощением самой Франции. Герольд тащился к королю Англии, сильно горбясь. Казалось, он согнулся под непосильной ношей — тяжестью тысяч трупов, что сейчас валялись у его ног.
Английский король радостно обратился к нему. Круглое лицо Генриха, обычное бледное, сияло восторгом.
— Знайте, не мы устроили это побоище, но верим, что это сделал сам всемогущий Господь, дабы наказать Францию за грехи.
Монжуа ничего не ответил. Генрих V продолжал:
— Кому, по-вашему, принадлежит победа в этом сражении: мне или королю Франции?
— Вам, ваше величество.
Король улыбнулся, глубоко втянув в себя влажный воздух, затем указал на группу домов, видневшихся вдалеке.
— Вы знаете, как называется это место, сир де Монжуа?
— Я полагаю, это Азенкур, ваше величество.
— Все битвы должны носить название ближайшего к месту сражения населенного пункта. Эта битва отныне и навечно будет называться сражением при Азенкуре.
Монжуа испросил дозволения удалиться, и английский король милостиво ему это позволил. А сам еще какое-то время осматривал равнину, пока дождь, зарядивший с новой силой, не заставил его искать укрытия в Мезонселе, откуда он выехал.
Над полем сгущался вечер… Англичане оставили здесь убитыми шестнадцать сотен воинов, из них двух принцев крови — герцогов Йоркского и Глостерского.
Французы потеряли десять тысяч человек. Не менее восьми тысяч из них были рыцари. Дворянство пожелало идти на битву лично и там полегло. В результате почти вся французская знать оказалась уничтожена.
Не осталось во Франции ни одной дворянской семьи, которая не оплакивала бы Азенкур, а многие из них просто исчезли — как Моллены и старшая ветвь Танкарвилей.
Были убиты коннетабль Франции Карл д'Альбре, адмирал Жак де Шатийон, шесть принцев крови: герцог д'Алансон, графы Брабантский и Неверский — братья Иоанна Бесстрашного; и три члена семейства де Бар — Эдуар, Жан и Робер.
Погибли храбрые бургундские рыцари, которые в ослушание своего герцога предпочли последовать за своими братьями: де Круа, де Бримё, де Пуа, де Ронк, де Лидекерк, де Лихтервельд, де Муа, де Жемон, де Ваврен, де Гистель, де Куланж и де Фьенн.
Что же касается тех высокородных дворян, которые не пали в бою, многим из них пришлось долгие годы провести по другую сторону Ла-Манша. Товарищем по несчастью Шарля Орлеанского стали храбрый граф де Ришмон, маршал Бусико, графы д'Э и де Вандом.
***
Англичане забрали у мертвецов оружие и доспехи. Действуя подобным образом, они вовсе не нарушали правил войны: останки убитых рыцарей принадлежали победителям.
Но как только английские солдаты вернулись в Мезонсель и над полем спустилась ночь, на их место пришли мародеры-стервятники.
Жители Азенкура и Трамекура, те самые, что во время сражения пытались завладеть казной Генриха V, вышли из своих домов и устремились на равнину.
На несчастных рыцарях, лишенных доспехов, оставалось лишь нижнее белье; крестьяне не гнушались ничем, бесстыдно раздевая их донага и оставляя валяться в грязи. Если кто-нибудь из них оказывался лишь ранен и имел неосторожность пошевелиться, его тотчас же приканчивали ударом ножа или топора, которые предусмотрительные крестьяне прихватили из дома.
Изидор Ланфан не был убит. Втоптанный в грязную землю в самом начале сражения, весь этот день он пролежал, не шевелясь, потому что осознавал: это единственная возможность остаться в живых. Он раздвинул два лежавших на нем трупа и смог кое-как дышать.
Изидор выждал, пока совсем стемнеет. Раньше выбраться из-под груды мертвецов он не решился. Ланфан сразу заметил людей, собирающих свой зловещий урожай на том самом поле, где совсем недавно они срезали хлебные колосья. Он заметил также, что мародеры вооружены; сам он потерял свой меч, но добыть оружие было нетрудно. Какой-то погибший английский лучник все еще сжимал в руке красный от крови клинок; Изидор забрал этот меч и стал ждать.
Вскоре поблизости показался крестьянин. Услышав стон, который издал какой-то раненый рыцарь, крестьянин прикончил несчастного несколькими ударами молотка и принялся стаскивать с него штаны. Изидор незаметно проскользнул сзади, стиснул его рот своей ладонью и вонзил клинок ему в спину. Без единого вскрика крестьянин рухнул на груду мертвых тел.
Изидор Ланфан принялся стаскивать с него одежду. Вокруг было довольно много людей, но в темноте никто не обращал на них внимания: просто еще один живой, обкрадывающий мертвеца.
Изидор уселся на землю и стал спокойно дожидаться утра.
Когда над равниной занялась скудная заря, крестьяне поспешили удрать, но Ланфан остался: он хотел найти тело своего господина. Если щиток с гербом по-прежнему был на нем, Изидор намеревался отвезти его Франсуа де Вивре.
Начались опасные поиски. Изидор Ланфан рылся в груде трупов. Конечно, он ожидал увидеть следы проигранного сражения, но только не эту массовую бойню! Мало того: на место битвы вернулись несколько англичан — должно быть, в надежде отыскать какой-то ценный предмет, утраченный накануне. Заметив Изидора, иные угрожали ему оружием, но дальше угроз дело не шло: жалкий крестьянин явно не стоил того, чтобы пускаться за ним в погоню.
Внезапно Изидор ощутил приступ тошноты. Он стоял над телом своего господина… Он узнал его лишь по таржу, что висел у него на груди. Узнать Шарля де Вивре как-то иначе было невозможно: лицо убитого представляло собой отвратительное месиво из окровавленной плоти и грязи.