Так продолжалось до июля 1346 года. Ближе к середине месяца в Вивре долетела новость: Эдуард III опять высадился со всей своей армией, на этот раз в Сен-Ваас-лаУге, на полуострове Котантен. Уже ни у кого не оставалось сомнений: он хочет нанести решительный удар и страна стоит на пороге значительных событий.
Подтверждения этому не пришлось долго ждать. Месяц спустя английский король стоял уже под стенами Парижа. В великой спешке Филипп VI призвал всех своих вассалов к оружию. Гильому де Вивре опять предстояло уехать.
Отъезд состоялся 12 августа 1346 года. Лев и волчица нежно распрощались. Гильом должен был присоединиться к французскому войску в Сен-Дени. Поцеловав отца перед разлукой, Франсуа долго смотрел с замковой стены, как тот удаляется в сопровождении оруженосца, везущего щит «пасти и песок». Франсуа был горд, что знает отныне скрытое значение их герба. Он мечтал о том дне, когда ему самому придется вот так же уехать, оставив родных и близких… Нет, ничто не сравнится с участью рыцаря, и нет ничего прекрасней войны!
Сбор всех французских сил в Сен-Дени имел своим немедленным результатом бегство Эдуарда III. Тот повернул к Ла-Маншу.
Он вовсе не желал принимать решительного сражения. Силы оказались слишком неравны: двадцать пять тысяч человек с английской стороны и семьдесят тысяч — с французской, из которых десять тысяч одних только рыцарей. В такой диспропорции, впрочем, не было ничего удивительного, если вспомнить, что все население Англии не превышало тогда трех миллионов жителей, в то время как Франция, самая густонаселенная страна христианского мира, насчитывала около двадцати двух. Эдуарду III приходилось, следовательно, удовлетворяться лишь третью того, что смог выставить против него противник, причем английское войско включало в себя немалую долю мятежных вассалов французского короля, — таких, как бретонцы из партии Монфора, а также аквитанцев, которые, согласно феодальному праву, обязаны были биться на стороне своего сюзерена, Эдуарда III.
Бегство английской армии продолжалось недолго. В пятницу 25 августа, перейдя через Сомму, она оказалась прижата к морю. Филипп VI шел за ней по пятам, так что у Эдуарда больше не было возможности избежать сражения. В таком положении ему оставалось лишь подыскать благоприятную позицию и ждать. Его выбор пал на цепь холмов у леса Креси. В самом центре занятой англичанином позиции продвижение конницы затрудняли три довольно крутые террасы, а также многочисленные изгороди. Опустился вечер, и, поскольку битва ожидалась на следующий день, Эдуард отдал приказ как следует отдохнуть.
Французы остановились километрах в двадцати — в окрестностях Абвиля. Они разбили лагерь и тоже принялись развлекаться. Они знали, что теперь англичане никуда от них не денутся, и заранее праздновали свою неизбежную победу, ведь на их стороне было численное превосходство, а слава о французском рыцарстве докатилась даже до неверных. К тому же 25 августа — день Людовика Святого. Как не увидеть в этом предзнаменование грядущего успеха?
Гильом де Вивре и Ангерран де Куссон поставили свои палатки бок о бок. Их щиты, поднятые на копьях, были обращены друг к другу: суровый герб «пасти и песок» со своим незримо присутствующим львом — и два противостоящих волка, чьи зеленые силуэты застыли, словно в изысканном танце. Друзья поднимали кубки, счастливые, как и подобает рыцарям накануне битвы.
— За святого короля Людовика, за моего предка Эда и за льва рода де Вивре!
— За короля Филиппа и за волков рода де Куссон!
Упоминание о волках вызвало улыбку на губах Гильома.
— За Маргариту!
— За Маргариту и твоего сына Франсуа! Я горд, что у меня такой крестник!
— А я — тем, что у него такой крестный! Если со мной случится несчастье, никто лучше тебя не сможет сделать из него рыцаря.
— Доверься Богу, Гильом. Господь с нами, и завтра мы победим. Я первый брошусь на англичан. Волки укажут дорогу льву!
— Лев всегда первый. Завтра увидишь его хвост!..
Они долго еще вели эти речи, веселые и торжественные одновременно. Когда между заутреней и хвалой друзья отправились, наконец, спать, уже настала суббота 26 августа 1346 года.
Незадолго до полудня Филипп и все сеньоры отстояли мессу, а потом войско двинулось в путь. Никто из этих блестящих рыцарей не задумывался ни о какой тактике. Ни у кого из них не было в голове даже приблизительного плана сражения. Самая мысль о военных хитростях казалась им чем-то недостойным. Они намеревались просто броситься на англичан и одолеть их единственно своей отвагой.
Эдуард III тоже не был лишен ни одного из рыцарских достоинств, но кроме этого он обладал также некоторым воинским опытом и вовсе не считал для себя зазорным воспользоваться им, особенно когда в предстоящем сражении численность войск складывалась для него один к трем. При Креси он понял, что самое главное для него — это остановить натиск великолепной французской конницы, и действовал соответствующим образом.
Король Эдуард развернул свое войско в двухкилометровую линию и приказал всадникам спешиться. Тем самым, он лишал себя какой бы то ни было подвижности, а также возможности бегства в том случае, если дело обернется плохо, но другого выбора он не имел: ему необходимо было удержаться на месте любой ценой. Впереди он разместил знаменитых своим искусством лучников. Укрыв их среди многочисленных изгородей, король также велел выкопать в нескольких десятках метров перед ними волчьи ямы, чтобы преградить путь коннице.
И стал ждать.
Но, как ни странно, горизонт оставался пуст. Полдень миновал, нону пробили, а неприятеля все не было.
Чтобы сохранить своих людей свежими, король Англии велел всем подкрепиться и утолить жажду. Ожидание возобновилось. По мере того как солнце набирало силу, жара становилась все изнурительней, а неприятель по-прежнему не появлялся.
Французы тем временем были в пути уже многие часы. Но, как выяснилось, переместить по существовавшим в то время дорогам такую огромную армию оказалось делом далеко не простым, о чем раньше никто почему-то не подумал. Французское рыцарство задыхалось от жары. Если даже для пеших англичан, которые могли сесть на землю и спрятаться в тени, она была суровым испытанием, то для всадников, закованных в броню, это стало настоящей пыткой. Можно только догадываться, до какого градуса доходила температура под льняным подкольчужником, покрытым сверху кольчугой и собственно доспехами из стальных кованых пластин, или под шлемом, пусть даже с поднятым забралом. Кони толпились тысячами и поднимали такую пыль, что невозможно было продохнуть; сверкание солнца на оружии и латах превратилось в мучение для глаз. Где они, эти англичане? Когда же, наконец, начнется сражение?
Гильом де Вивре тоже, конечно, страдал от жары, но все-таки не настолько, чтобы это лишило его воодушевления. Как и прочие рыцари простого звания, так называемые рыцари-бакалавры, он ехал в сопровождении лишь оруженосца, который держал пику с треугольным флажком его цветов. Все вместе они следовали за рыцарем-баннеретом, предводителем ополчения — крупным вельможей королевства, чьи цвета украшали большое четырехугольное знамя.
Для Гильома таким предводителем был Карл Блуаский, чьи знаменосцы везли стяг Бретани — чистое горностаевое полотнище[5]. Ангерран де Куссон находился рядом с ним, а повсюду вокруг — и впереди, и сзади — еще сотни и сотни рыцарей, и флажки всех геральдических цветов — черные, красные, зеленые, золотые, серебряные, пурпурные, лазоревые. Здесь были представлены все возможные фигуры: орлы, олени, кабаны, звезды, башни, кресты, кольца, цикламоры[6]… Никогда еще столько славы и доблести не соединялось вместе. Гильом был от всего этого в восторге.
5
Разумеется, речь идет о геральдическом «горностаевом мехе», который изображался как белое поле, равномерно усеянное черными трехконечными «хвостиками».