— Я заказал его для вас, пока выздоравливал, одному ювелиру в Ренне.
Речь шла о перстне, весьма любопытном по форме и замыслу. Был он серебряный, резной и представлял собой волчью голову с оскаленными клыками; глаза были из гагата и сверкали черным блеском. До Маргариты дошло, наконец, в какой крайней опасности она находится, но страха она по-прежнему не испытывала.
— И что это означает?
— Я поклялся добавить седьмую голову к тем, что уже лежат здесь. Ею может стать вот эта, украшающая перстень, если вы согласитесь стать моей женой. Либо ваша собственная… Выбирайте!
Гильом подошел к Маргарите, держа в левой руке кольцо, а в правой — свое оружие.
— Вы отрежете мне голову?
— Если вы сами это выберете.
Молодые люди стояли рядом, вызывающе глядя друг на друга.
— Что ж, я выбираю!
Внезапно Маргарита де Куссон выхватила перстень с волком и швырнула его в огонь. Ни на одно мгновение Гильом не вообразил, что Маргарита предпочтет скорее умереть, чем принадлежать ему. Разумеется, он не собирался ее убивать, он был рыцарь, а не мясник, поэтому его весьма озадачил ее поступок.
Надменно выпрямившись во весь рост и даже привстав на цыпочки, Маргарита смерила его взглядом. Она была великолепна в своей гордой ненависти. Так они и стояли, глаза в глаза, бесконечно долгие минуты: Маргарита — ожидая, Гильом — раздумывая, как ему быть. Внезапно его осенило, и он тут же принял решение.
Сунув руку в огонь, он вытащил из углей раскаленный перстень и, схватив молодую женщину за запястье, силой надел его ей на палец.
Маргарита де Куссон закричала от боли. Ее звериный вой наполнил собой всю хижину. Гильом, сам обжигаясь, удерживал кольцо на ее безымянном пальце. Внезапно вопль прекратился. Маргарита пристально, словно не веря собственным глазам, поглядела на серебряную волчью морду… Затем, к полному изумлению Гильома, взяла его за руку и поцеловала перстень со львом. В тот самый миг, когда он ожидал этого меньше всего, волчица вдруг покорилась ему.
То, что произошло потом, Гильом не успел осознать. Резким движением Маргарита сорвала с себя платье. Сначала из-под фиолетовой ткани мелькнула белоснежная грудь, еще мгновение — и она предстала перед Гильомом в совершенной наготе. Он и сам после секундного замешательства начал стаскивать с себя одежду, но и на этот раз Маргарита оказалась проворнее. Тихонько повизгивая, не то от боли, не то от возбуждения, волчица накинулась на него. Ее тело сверкало в отсветах огня, растрепанные черные волосы лихорадочно тряслись, пока она яростно колдовала над застежками его камзола. Казалось, она улыбается полуоткрытым ртом, хотя больше это напоминало звериный оскал. Они оба испустили дикий крик и рухнули на земляной пол хижины под взглядом шести мертвых волков — единственных свидетелей их соития.
Лишь утром следующего дня монахи нашли их спящими глубоким сном. Через несколько часов Гильом де Вивре и Маргарита де Куссон были обвенчаны в церкви обители Ланноэ. Вместо обручальных колец они надели друг другу свои перстни — со львом и с волком.
Гильом и Маргарита направились в Вивре, заехав по дороге в Куссон, чтобы известить о радостном событии Ангеррана. Этот последний, видя свою сестру замужней и сияющей от счастья, едва сдерживал слезы. Он уже давно перестал надеяться для нее на что-нибудь другое, нежели безбрачие в богатом монастыре.
Молодая чета обосновалась в Вивре и зажила вполне счастливо. Оба они остались без родителей, и поэтому им не приходилось заботиться ни о ком, кроме как друг о друге. Замок и окрестные земли принадлежали только им, и поэтому они все тут могли переделать по собственному вкусу. И они не отказывали себе в этом удовольствии, каждый день внося в свою жизнь тысячу изменений, порой важных, порой совершенно пустых.
Их согласие было безоблачным. Супруги совершенно подходили друг другу по уму и характеру, а тела их ладили между собой еще больше, чем души. Желание слиться в любви порой охватывало их в моменты самые неожиданные и было настолько сильным, что они вынуждены были покоряться ему незамедлительно, где бы и когда оно их ни заставало: во время верховой езды, или прогулки бок о бок по замковому валу, или на берегу моря… И что за важность, если кто-то мог их увидеть! Зову волчицы всегда вторило рычание льва, и бывало, что в пылу объятий их перстни яростно сталкивались.
Для Гильома де Вивре все было просто: он по-прежнему был безумно влюблен, как и в тот день, когда его, слушавшего стихи про Тристана и Изольду, внезапно поразил удар молнии. Он желал Маргариту, победил ее в возвышенной борьбе, она покорилась ему и теперь щедро одаривала; он был счастлив.
Что касается Маргариты, то тут дело обстояло несколько сложнее. Ее супруг много раз допытывался у нее: почему, оставаясь до последнего столь холодной и неприступной и даже предпочтя смерть союзу с ним, она вдруг круто переменилась, стоило ему лишь надеть ей кольцо? На все эти расспросы Маргарита отвечала уклончиво. Это означало, что она и не собиралась раскрывать тайну, смысл которой предназначался лишь ей одной.
А причина была в том, что, когда Гильом надел ей на палец пылающее кольцо и она, закричав от боли, бросила взгляд на впившуюся ей в плоть драгоценность, серебряная волчья морда с гагатовыми глазами вдруг исчезла и вместо нее явилась взору Теодора де Куссон, нагая, прикрытая лишь длинными белокурыми волосами. И она сказала Маргарите: «Хозяин огненного волка и есть твой самец. Возьми его, и ты, подобно мне, познаешь исключительную судьбу. Забудь про лед, забудь про мой призрак, не ищи больше встреч со мною. Совокупись с ним немедля, и пусть все твое тело запылает, как твой палец!»
Чем дольше Маргарита де Вивре, урожденная де Куссон, размышляла об этом, тем больше склонялась к мысли, что сделала правильный выбор. Гильом, который дал ей столь невероятное доказательство своей любви, проиграв ради нее в турнире, сумевший выкрасть ее из убежища и победить с помощью перстня, был мужчиной ее судьбы. Доказательство этому она получила вскоре после их прибытия в Вивре, когда обнаружила, что беременна. Несомненно, понесла она в ту самую ночь, когда Теодора посулила ей исключительную судьбу. Похоже, это обещание уже начинало сбываться: ребенок, зачатый в каменной хижине под взглядом шести мертвых волков, когда раскаленное кольцо пожирало ее плоть, имел все шансы стать существом столь же исключительным, как Юг де Куссон, сын ее прабабки Теодоры…
День родов приближался. Настало время позаботиться о повитухе. Свой выбор Маргарита сделала уже давно. Еще в Ланноэ ей довелось слышать об одной женщине, одиноко живущей в хижине среди леса, которую все звали не иначе, как Божья Тварь. Поговаривали, что она собирает ночами в лесной чаще всякие травы и прочие таинственные порождения земли и, несомненно, занимается колдовством. Но никто и не думал доставлять ей из-за этого неприятности, ибо о ней ходила слава как об исключительной повитухе. Утверждали даже, хоть это и звучало невероятно, что ни одна роженица, обратившаяся к ней за помощью, не умерла во время родов.
Как бы там ни было, в начале сентября 1337 года Маргарита послала к ней в лачугу нарочного, снабдив его значительной суммой денег, чтобы тот с помощью золота убедил старуху предпринять долгое путешествие к замку Вивре. Собственно говоря, возраста у Божьей Твари не было: ее лицо всегда оставалось гладким, без единой морщинки, но, что любопытно, выглядело оно при этом старческим и бесполым, потому что эти черты могли принадлежать как мужчине, так и женщине.
При виде золотых монет Божья Тварь презрительно рассмеялась. К чему ей тут, в лесу, деньги, если она живет одна и круглый год носит все тот же серый плащ? Посланец настаивал, говоря, что его госпожа — та самая женщина с зелеными волками из монастыря. Не придав этому большого значения, он упомянул также, что роды ожидаются ко Дню всех святых. И вот тут, к его великому удивлению, все неожиданно переменилось. Лицо Божьей Твари, это странное лицо без возраста и пола, выразило вдруг сильнейшее волнение, и повитуха согласилась.