В отеле все скорбели о Рэндольфе. Несмотря на то, что он был никудышным администратором, всем нравились его доброе отношение, приятный голос и обходительность. Во время его помешательства, начавшегося после смерти матери, все сочувствовали ему и сдерживали улыбки. Богатые постояльцы, казалось, не замечали несчастного, а Рэндольф деградировал все больше и больше, перестал заботиться о внешнем виде, что особенно бросалось в глаза людям, неравнодушным к нему.
Джулиус внес наш багаж в гостиницу.
– Мне очень жаль, миссис Лонгчэмп, что вам пришлось так скоро вернуться, – сказал он.
– Да, это очень печально, Джулиус.
– Да, мэм, все в отеле сочувствуют вам. Мистер Дорфман попросил нас как можно реже зажигать свет, – с этими словами он отправился выполнять свои обязанности.
Над отелем витал дух скорби. Все небо было затянуто облаками, начинал накрапывать холодный дождь, воздух был тяжелым. Гостиница казалась серой помпезной громадиной, окна и зеркала были затянуты черными шторами, в громадном холле было необычно пусто, только миссис Бредли говорила по телефону. Роберт Гарвуд, наш старейший служащий, отнес багаж наверх.
– Я пойду проверю, как идут дела в гостинице, – сказал Джимми и отправился вслед за Джулиусом.
Дверь в комнату моей матери была, как всегда, приоткрыта, но я прошла мимо. В коридоре я увидела Филипа, вышедшего встретить меня.
– Я не думал, что ты вернешься, – сказал он. Филип был одет в вельветовый голубой костюм с эмблемой побережья Катлеров, которая представляла собой большую золотую букву «К», прикрепленную к воротнику, волосы были взъерошены, лицо помято. Он улыбнулся и наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку. Его рука коснулась моей спины.
– Конечно, я вернулась. Ты думал, что я не вернусь? – довольно недружелюбно заметила я и отвела его руку.
– Но ведь он тебе не отец, а ты была в свадебном путешествии, тебе не хватает своих проблем? – Он элегантно смахнул пылинку с воротничка.
Как он мог быть таким спокойным, ведь не прошло и суток с тех пор, как умер его отец? Я была удивлена.
– Пожалуйста, Филип, ты не мог бы изменить свое поведение, хотя бы в память об отце, – я постаралась как можно серьезнее посмотреть ему в глаза.
– Я действительно переживаю, поэтому и вернулся из колледжа.
– Ты всегда думал только о себе, Филип, а не о Рэндольфе.
Не дожидаясь ответной реплики, я отправилась вниз, мне хотелось быстрее увидеть Кристи.
Дверь детской открыла Сисси. Кристи крепко спала.
– Это так ужасно, – сказала Сисси, опустив глаза. – Мистера Катлера нашли на кладбище, на него было страшно смотреть. Похоже, он руками рыл землю на могиле своей матери, все его лицо было черным, – она опустилась на стул, всплеснув руками. – Несчастный!
– Я знаю, – сухо ответила я. – Как Кристи?
– Она ничего не знает, но мне кажется, она чувствует людскую скорбь, поэтому мы с миссис Бостон старались ее изолировать от обитателей отеля. Конечно, она все время о тебе спрашивает.
Я откинула полог над кроватью и увидела свою дочь, погруженную в мирный сон. Волосы были разбросаны по подушке, милое детское личико было похоже на кукольное. Поправив одеяло, я присела рядом и задумалась. Приоткрылась дверь, и появилась миссис Бостон, которая словно сердцем чувствовала мое появление.
– Я только на минутку, я очень занята, – предупредила она и приветственно кивнула.
– Как мать? – поинтересовалась я.
В ответ миссис Бостон шумно вздохнула.
– Услышав эту новость, она направилась в свою комнату и до сих пор никуда не выходила, лишь несколько раз звонила вниз. Должно быть, она провела все это время в постели.
– Кто же сейчас всем распоряжается?
– Похороны готовит мистер Апдайк.
– Ладно, немного позже я займусь этим сама, – сказала я и отправилась к матери.
Тихонько постучавшись в ее дверь, я позвала:
– Мама! Ты меня слышишь?
Долгое время никто не отвечал, и я собралась уходить, но меня остановил слабый голос:
– Дон... Это ты?
Я открыла дверь и вошла. Мать выглядела крошечной на огромной королевской кровати. Ее лицо затерялось между гигантскими, обтянутыми шелком подушками, от маленькой настольной лампы падал мягкий свет. На лице ее был легкий макияж, волосы аккуратно уложены. Прилагая неимоверные усилия, она уселась на кровати и как можно удобней устроилась на подушках. Подойдя к кровати, я села рядом.
– Дон, я чувствовала, что ты вернешься. Какое несчастье! Что ты об этом думаешь? – Она как будто оживала под действием собственных слов. – Как Бог допустил такое? А может, это к лучшему, он соединил любящего сына со своей матерью. Он был дорог тебе? – Она закрыла глаза. – Все побережье только об этом и судачит.
– Напрасно. Я не думаю, что Рэндольф сделал что-нибудь ужасное, – как можно жестче ответила я.
– Нет, конечно нет, все в порядке, у него не было другого выхода. – Чем меньше поддельного было в словах матери, тем ближе она мне становилась. – Мистер Апдайк посоветовал не слишком распространяться о смерти. Мне не хочется долго разговаривать на эту тему. Тебя что-нибудь еще интересует?
– Как поживают Клэр и Филип?
– Клэр, скорей всего, находится в своей комнате, а Филип все больше и больше становится похож на своего отца. Он говорит только то, что я от него ожидаю, – сказала она, не проявляя каких-либо эмоций. – Мне хочется, чтобы это ужасное мероприятие поскорее закончилось.
– Мне его очень жаль. Я говорила ему, что не стоит так сильно переживать, кстати, Филипу я сказала то же самое. Впрочем, эта трагедия не очень сильно его коснулась. – Я не сумела скрыть сарказма, должно быть, я была единственной, кого тронула смерть Рэндольфа.
– Не стоит заводить разговор об этом, Дон, я ничего не могла сделать для него. Смерть матери погубила Рэндольфа, он всегда был рядом с ней. Это выглядело так, словно она была ему не только матерью. Он никогда не видел ее настоящего лица, не замечал ее властности, авторитарности. Она была эталоном, самой справедливостью, он всегда жаждал быть возле нее, даже там.
– Я уверена, что он не хотел умереть на ее могиле, он не был ангелом, – спокойно возразила я.
– Поверь мне, Дон, он умер так, как хотел умереть, – чеканя каждое слово, сказала мать. – Он был сумасшедшим. Он вознесся еще до смерти. Я считаю, что вправе судить его, не потому, что лучше других, а потому, что знаю все подробности этой истории. Поэтому хочу, чтобы все закончилось так быстро, как это только возможно. Ты ведь понимаешь меня? Да?
– Мы соблюдем все приличия и не уроним нашей репутации, мама, – я откинула голову назад. Не хотелось ей потакать, но нужно было управлять своими эмоциями, так как она следила за каждым моим жестом. – Тебе придется стоять рядом с гробом своего мужа и скорбеть, словно любящая жена. Ты можешь не плакать, людям это даже понравится.
– О! Дорогая! – воскликнула мать, широко раскрыв глаза. – Я действительно буду скорбеть.
– Когда-нибудь и ты обретешь покой, – отчетливо сказала я. – Сейчас я позвоню господину Апдайку, вызову его сюда, мы обсудим все детали церемонии и я все улажу. – Я собралась уходить.
– Дон, – заплакала мать.
– Что еще, мама?
– Я так счастлива, что ты здесь... Правда, счастлива, – она улыбнулась сквозь слезы.
– Да? Поблагодари мистера Дорфмана, он созвонился с Апдайком, от них я все и узнала.
Мать мученически улыбнулась:
– Не будь так несправедлива.
Я вспомнила слова Джимми: «Дон, ты часто бываешь несправедлива к своей матери». Может быть, они действительно правы? Может быть, вместе с отелем я получила от бабушки Катлер ее предвзятое отношение к людям?
Я остановилась.
– Извини, мама, – сказала я и прочла удивление на ее лице. – Я постараюсь не говорить о неприятных тебе вещах.
– Спасибо, Дон. Дон! – окликнула она, когда я уже собиралась выходить. – Я действительно его любила... однажды, – голос ее прозвучал как никогда печально.