– Разве ты ничего не поняла? Ведь мы с Джимми рассказывали тебе об этом.
Когда-то мы с Джимми очень много времени посвятили тому, чтобы рассказать ей историю ее семьи, о папе и маме Лонгчэмп, но Ферн больше интересовали мои похождения в Нью-Йорке, рождение Кристи и тому подобное. Так как именно эту часть моей личной жизни ей не стоило знать подробно, я быстро прекратила разговор. Но теперь она достаточно была осведомлена, чтобы понять значительность этой встречи.
– Ну, можно будет мне хоть немного поработать до их приезда?
– Хорошо. По возвращении из школы отправляйся к Роберту Гарвуду. Завтра утром я с ним поговорю. Они приедут к обеду, к этому времени ты должна находиться здесь, а не в столовой.
– Почему? Разве обед состоится здесь? Я люблю обедать в столовой, это намного веселее.
– Мне казалось, что тебе захочется обедать со своим отцом, там, где меньше людей. Ты познакомишься со своим младшим братом.
– А как долго они здесь пробудут?
– Несколько дней. Папе нужно будет вскоре вернуться к своей работе.
– Вот и славно.
Славно? Как по-разному они с Джимми восприняли новость о том, что приезжает их отец. У Джимми просто дух захватывало от того, что он скоро увидит папу, сможет обнять его.
– Можно войти?
На пороге комнаты показалась Кристи с большой куклой в руках.
– Ферн сейчас занята, ей нужно выполнить домашнее задание, – ответила я.
– Она может войти, – возразила Ферн, – подожди меня здесь.
Она указала на стул возле журнального столика.
Прежде чем я успела что-либо сказать, Кристи поспешила занять свое место. Она расположилась на стуле и сложила руки на коленях, чтобы показать, что будет хорошо себя вести. Ферн самодовольно улыбалась. Это разозлило меня, что, конечно же, отразилось на моем лице. Чтобы не заметила этого Ферн, я развернулась и быстро вышла.
Внизу, возле лестницы меня ждал Джимми. Я подробно передала ему наш разговор, включая то, как она отреагировала на приезд папы Лонгчэмпа. Он воспринял это сообщение довольно спокойно.
– Ее можно понять, ведь она еще даже не видела своего отца, тем более не привыкла к мысли, что он у нее есть. Я не ждал, что она слишком обрадуется, ее так сильно обижали в детстве люди, которые должны были любить. Сейчас она очень недоверчива, поэтому мы должны усиленно работать, чтобы заслужить ее любовь.
– Джимми, мы можем ее таким образом испортить.
– Дон, как ты можешь даже думать об этом? Вспомни, сколько всего ей пришлось пережить, как тяжело ей приходилось, как она себя чувствовала после того, как ее отец надругался над ней. Она содрогалась при виде него; целуя ее перед сном, он трогал ее за грудь под одеялом.
– Откуда ты это знаешь, Джимми?
– Она рассказывает все новые и новые подробности, теперь Ферн мне больше доверяет.
– Почему же она не рассказала мне об этом? Всякий раз, когда я касаюсь этой темы, она уходит от разговора.
– Она считает, что ты ее недостаточно любишь.
– Но почему? Я покупаю вещи, которые ей нужны; определяю в школу; устраиваю на работу, как она требует.
– Это из-за ее неуравновешенного эмоционального состояния. Она как маленькая птичка, сжатая в кулаке. Всякое проявление чувств пугает ее, именно поэтому я настаивал, чтобы ты перед ней извинилась, поэтому она так отреагировала на твое известие о приезде отца. Или ты считаешь, что я не прав?
– Я надеюсь, что прав.
Он улыбнулся.
– Завтра приезжает папа, подумай об этом.
Я думала об этом всю ночь. Последний раз я видела папу той ночью, когда его пришли забирать полицейские. Они сказали мне, что он похитил меня, я не могла в это поверить. Потом забрали Джимми и Ферн; а меня отправили в семью, которая была для меня незнакомой и чужой. Я до последней минуты надеялась, что отец что-нибудь предпримет, чтобы защитить нас, но когда открылась дверь полицейской машины, куда меня собирались втолкнуть, я увидела папу, сидящего на стуле с опущенной головой, и поняла, что теперь ничего не изменить. Я закричала ему: «Папа, скажи им, что это неправда». Он посмотрел на меня своими опустевшими глазами, словно загипнотизированный, и что-то забормотал. Чьи-то руки схватили меня за плечи, я продолжала кричать, мне было непонятно, почему он не хочет защитить меня. Почему эти люди забирают меня у него. Наконец он встал, подошел ко мне и сказал: «Прости меня, прости, Дон». Много позже я узнала правду. Оказалось, что папа и мама действительно забрали меня из другой семьи, тогда им казалось, что они были правы. Мне объяснили, что устроила все это бабушка Катлер.
Завтра я увижу папу Лонгчэмпа! Я была так рада, так волновалась, что весь следующий день старалась занять себя любой работой, лишь бы отвлечься от мысли о приближающемся событии, но вновь и вновь возвращалась к ней.
Как я и обещала, утром поговорила с Робертом Гарвудом о Ферн. Он не был в восторге от этой идеи.
– Миссис Лонгчэмп, она уже крутилась вокруг официантов и посыльных, меня не радует ваше предложение. Кроме того, это, конечно, не мое дело, но она курит, она обычно ожидает ребят возле прачечной и стреляет у них сигареты.
– Что?
– Я понимаю, что она выглядит и ведет себя гораздо старше своих лет, но ведь у нее есть племянница, еще совсем ребенок; будет очень печально, если Кристи попадет под ее влияние. У меня нет для нее подходящей работы, миссис Лонгчэмп. Очень жаль, что мне приходится говорить вам о таких вещах.
По выражению лица мистера Гарвуда я поняла, что он мог бы рассказать еще о многих вещах, связанных с Ферн. От его слов мне вдруг стало очень тяжело, тем более что Джимми пообещал ей.
– Мне очень неудобно просить вас, мистер Гарвуд, но я думаю, что будет лучше, если вы все-таки примете ее на работу, хотя бы на некоторое время, и проследите за ней; если что-нибудь натворит, сразу сообщите мне.
Он кивнул, но я поняла, что его вовсе не радует такое положение вещей, поэтому собиралась обсудить это с Джимми. Но разговор пришлось отложить в связи с приездом папы и его семьи.
Джимми встретил их в аэропорту и привез в отель. Я была так взволнована, когда он сообщил, что они уже здесь, что, схватив его за руку, помчалась через весь вестибюль.
Они как раз выходили из лимузина, когда я выбежала их встречать, рядом с папой стояла Эдвина, держащая за руку Гейвина. Казалось, годы разлуки были всего лишь сном. Папа, совсем как прежде, был стройный, только немного поседел. Все так же светились его темные глаза, одет он был необычайно элегантно: в темно-голубой костюм и черные ботинки.
Гейвин недоуменно разглядывал окружающих. Он оказался необыкновенно красивым ребенком, выглядел как раз на свои шесть лет; голубой костюм с галстуком ему очень шел, он чудесно подчеркивал его прелесть и сочетался с темными, как у папы, волосами. Правда, овал лица у мальчика был не как у папы, но зато взгляд, прямой и пристальный, говорил о том, что он истинный Лонгчэмп, хотя глаза были как у Эдвины. Жена папы, Эдвина, выглядела значительно моложе и приятнее, чем на фотографиях. Ее теплая нежная улыбка очень походила на улыбку мамы Лонгчэмп. Вероятно, эта черта сыграла весьма значительную роль в их с папой романе. Высокая, довольно плотная, но с узкой талией, одета она была в синий костюм, темно-каштановые волосы были гладко зачесаны назад.
Джимми все время обнимал папу и улыбался Эдвине и Гейвину. Судя по той теплой встрече, они очень понравились друг другу. Папа тоже выглядел счастливым.
– Ты стала красивой женщиной, Дон, очень красивой.
– Спасибо, папа.
По моему лицу катились слезы, но я их не замечала. Он протянул ко мне руки, и я бросилась в объятия. В этот миг выплеснулась наружу вся боль, которую носили в своих сердцах папа и я, вся радость, которую мы испытывали от встречи друг с другом. Он поцеловал меня в лоб и вытер мои слезы рукой.
– Только не надо слез, у нас такая радость, а ты плачешь.
– Не буду, папа, – сказала я, продолжая плакать.
– Познакомься с Эдвиной. Эдвина, это Дон. Она протянула мне теплую мягкую ладошку и улыбнулась.