Соломенного цвета эритроциты и бледные эозинофилы плавали среди колоний полезных микроорганизмов, живущих в теле каждого человека. Очертания этих бактерий, похожих на палочки, на звездочки или вообще бесформенных, были смутно знакомы Ганну.
Но не все.
Потому что доминировали над пространством изображения неизвестные шарикообразные организмы, темные и на первый взгляд ничем не примечательные. Но прямо на глазах они испускали яркий золотистый свет. Подобно планктону в теплых морях Земли, они вспыхивали, потом угасали, потом снова вспыхивали и так далее. Как будто крохотные лампочки подавали сигналы бедствия из недр организма. Их было много, сотни, может быть, тысячи, и все пространство зрения микроскопа сияло золотым светом.
— Великий План! — прошептал Бойс Ганн. — И от этого он умирает?
— То же самое я видел в крови Гарри Хиксона, — медленно сказал доктор Снег. — Перед самой его смертью.
Он занял свое рабочее место у стереоокуляров микроскопа, с секунду рассматривал крохотные золотистые шарики.
— Фузориты, — сказал он. — Я потратил месяц на хроматографию и масс-спектрометрию, но установил точно, что это они присутствовали в крови Гарри. Колонии фузоритов, которые начали бешено размножаться. Они его убивают.
Невидящим взглядом он снова взглянул в микроскоп, потом поспешил к больному. Машин-полковник Зафар с трудом вдыхал воздух, глаза его расширились, уставясь в одну точку на потолке, пальцы блуждали, кожа заливалась золотым светом фузоритов.
— Карла! — приказал доктор. — Загерметизируй комнату! Мы повысим давление, пустим чистый кислород. Но это его не спасет, — добавил он устало, — только продлит мучения — на несколько минут, всего лишь.
Девушка поспешно закрывала дверь, снабженную герметичными прокладками, отец тем временем поворачивал клапаны на мед-консоли. Ганн услышал, как зашипел газ, почувствовал давление на барабанные перепонки. Он сглотнул и услышал далекий, странно далекий голос Карлы:
— Папа! Он пытается встать!
Машин-полковник Зафар сидел на кушетке. Глаза его стали более осмысленными, дыхание выровнялось в гипербарической атмосфере комнаты. Но золотистое сияние стало даже более ярким, по лбу его стекали капли пота.
Глаза его сверлили Бойса Ганна.
— Ты! — крикнул Зафар. — Лебедь унесет тебя! Возвращайся к Машине, предатель! — и он сделал руками непонятный петлеобразный жест, какой делал и Гарри Хиксон.
И в этот момент Ганн вспомнил, какая звезда горела в созвездии Лебедя.
— Альфа Лебедя! — воскликнул он. — Денеб! В созвездии Лебедя!
Зафар облокотился на локоть, свирепо глядя на Ганна.
— Не пачкай святое слово своим грязным ртом, — прошипел он. — Дитя Звезд покарает тебя. Там, в сердце цитадели Планирующего, в чреве самой Машины, которая играет со своими игрушками-людьми, там Дитя Звезд отыщет и уничтожит врагов!
Глаза его закрылись, он задохнулся. Ганн взглянул на Карлу и ее отца, но на их лицах было такое же ошеломленное выражение, как и на его собственном.
— Дитя Звезд?.. — прошептала девушка. — Отец, о чем...
— Нет, Карла, я ничего не знаю, — пророкотал доктор. — Только слухи. Существует миф о Звездном Дитя, которое перенесет всех последователей церкви Звезды на планеты Денеба — когда настанет срок.
— Это не слухи! — крикнул золотой человек, потом замолчал, закашлявшись. — Дитя Звезд существует! Я видел его в центре Вихря! Он коснулся меня сияющей рукой!
Но доктор Снег уже стоял рядом с ним, стараясь успокоить и уложить обратно на кушетку.
— Нет! — дико завопил Зафар. — Не мешайте слову Звездного Дитя! Смотрите!
Он судорожно сунул руку в сумку на поясе балахона, в который он был облачен, и вытащил оттуда кусок плотного, кремового цвета пергамента.
— Это Требование Освобождения! — крикнул он. — Дитя Звезд поручил его мне, чтобы я послал на Землю. И я посылаю его!
Пиропод, принадлежавший Гарри Хиксону, метался по комнате. Его глаза еще ярче пылали в богатой кислородом атмосфере. Он шипел и топорщил чешую. И глаза Зафара тоже стали почти оранжевыми, пылая энергией крохотных танцующих золотых атомов. Они казались слепыми — или, быть может, их взгляд был устремлен на что-то более далекое, чем стены клиники доктора.
Бойс Ганн почувствовал толчок, словно пол в комнате задрожал. На самом деле он оставался неподвижным.
Он зашатался и выбросил руку, чтобы сохранить равновесие, хотя комната оставалась в неподвижности.
— На Землю! — воскликнул умирающий и отбросил кусок пергамента. — Лебедь, неси его! Дитя Звезд, направляй его! На Землю... — Он замолчал.
Доктор снова попытался успокоить его, но больной оттолкнул его в сторону.
— На Землю! — крикнул он. — И ты, шпион, раб Машины! Лебедь унесет тебя!
Ганн открыл рот, чтобы сказать что-то — что угодно — но слова замерли на его губах. Комната снова накренилась, теперь гораздо резче. Голова пошла кругом. Остальные, казалось, ничего не замечали. Еще один толчок. Ганн споткнулся и едва не упал, выровнялся и рефлекторно протянул руку за брошенным пергаментом.
Пергамент ускользнул... и пропал. Только что он был здесь. В следующий момент его уже не было. На его месте Ганн увидел странное движение воздуха, который стал вдруг как мутное стекло. Воздух крутился.
Вихрь становился все больше и больше. Он вырос и приблизился к Ганну, и комната снова содрогнулась. Ганн в отчаянии попытался отпрыгнуть в сторону, чтобы спастись, но вдруг полетел, полетел в вихрь, в водоворот. Он падал... падал... падал...
Казалось, он падал тысячу лет. Комната покрылась мраком и исчезла. Обеспокоенные глаза доктора, пылающее ненавистью лицо умирающего — все исчезло; вокруг он различал смутные точки, огни звезд, очертания планет, галактик, пылевых облаков, они светились, вращались...
Он падал долго, сквозь миллиарды миллиардов миль безвоздушной пустоты.
Как и было на самом деле.
Потому что, когда падение закончилось и Ганн, дрожа, как в лихорадке, поднялся на ноги, он тут же рухнул ничком, разбив лицо, расквасив нос о серый, мягко освещенный металлический пол.
Он находился в земном поле тяготения!
Он больше не был среди Рифов. Это была планета. И во все стороны расходились пустые коридоры с металлическими стенами, где мигали огни и вращались магнитные ленты. Оператор-майор Бойс Ганн наконец добрался домой. Он находился в подземных лабиринтах, где помещались могущественные электронные внутренности Планирующей Машины.
6
Вот как все это началось для Бойса Ганна — падением глубиной в двадцать миллиардов миль, после чего он приземлился в самом недоступном месте — в сердце Машины.
Между металлическими стенами узкого коридора дул теплый ветер. Доносился равномерный далекий гул, его перекрывал свист и жужжание вращающихся магнитных дисков, шум работы далеких могучих механизмов. Ганн с трудом поднялся, борясь с собственным полным весом — почти сто килограммов. Все прошедшие месяцы ему приходилось иметь дело только с его частицей или вообще обходиться без веса. Сквозь туман в глазах он огляделся.
Он стоял в длинном коридоре. В конце его, в нескольких сотнях ярдов, виднелся более яркий свет. Похоже, это была комната.
Он поплелся в ту сторону, прижимая обратную сторону запястья к разбитому носу, из которого сочилась струйка крови. Он кашлял, чувствуя соленый привкус крови во рту и в горле.
Серый свет, казалось, исходил из большого и круглого помещения. Потолок представлял собой бетонный купол. На обширном пространстве пола островками размещались консоли и контрольные панели. За ними никого не было. Почти полную окружность стены пронизывали двадцать четыре туннеля. Из одного такого туннеля и вышел Ганн.
Он на секунду прислонился к косяку двери, ожидая, когда пройдет головокружение. Потом, собрав последние силы, он закричал:
— Кто-нибудь! Помогите! Есть тут кто-нибудь?!
Ответом ему было лишь гулкое эхо, отразившееся от купола, и далекое жужжание вращающихся лент.
На контрольных постах никого не было, коридоры были пусты. Но Ганн начал чувствовать, что в этом пустынном месте существует своя особая жизнь. Когда отголоски эха затихли, он начал различать более слабые шумы — приглушенный механический гул, гудение и жужжание. Все коридоры были так же пусты, как и тот, из которого он вышел. Он заглянул в каждый по очереди, ничего не обнаружил, кроме бесконечных рядов вычислительного оборудования и путаницы толстых кабелей под потолком.