— И Майкл, и вы одинаковы… — сказал Антон устало, разрушая этим надежды своего оппонента. — Все хотите, чтобы я что-то делал. Он строил один мир, вы лепите другой, отличающийся разве что объектом господствования, а мой мир это просто тишина. Диван. Пиво иногда. Может быть, сосиски…
— Вы просто…
— Я просто слишком ленив, чтобы поддерживать чьи-то стремления, — Тоша достал сигарету и закурил. — Но вас ведь такой порядок не устраивает, так? — спросил он, и глаза его коварно блеснули.
Бывали ли такие моменты, когда кто-то из вас вдруг понимал, что все, что он или она когда-либо делали, оказывалось просто следствием чьей-то насмешки, может быть, чьего-то плана, или же просто реакции на поступки и желания окружающих? Появлялось ли у вас когда-нибудь это чувство собственной глупости, никчемности или наивности? И что следовало у вас в душе за злостью, за осознанием того, что вас смогли провести?
А если ко всему прочему дело, выполнить которое вы старались так тщательно, так упорно, что если это дело, ради которого вы тратили последние силы, стало для вас чем-то таким привычным и своим? Что, если это дело, что уже раскрашено красками вашего бытия, превращается в нечто совершенно к вам не относящееся?
Не в такие ли минуты нам кажется, будто и вся наша жизнь лишь чья-то глупая хохма. Не в такие ли минуты отчаяние, копившиеся в нашем мозгу понемногу, прячась за обыденными заботами, прорывается на первый план, заслоняя собой все хорошее и позитивное, что мы когда-либо переживали? Не в такие ли минуты наша душа становится особо ранимой, склонной к тому, чтобы кто-то, возможно, снова воспользовался ею, прикрываясь ложной добросердечностью или сердоболием?
Так вот Антон вообще не чувствовал ничего подобного. Может быть, оттого, что был слишком равнодушен даже к себе самому, чтобы принимать все близко к сердцу. А может быть, оттого, что был рожден существом, жаждущем покоя, но нуждающимся в буре. И было совершенно все равно, что ее приносило… пускай даже и собственные ошибки.
…Часы прилежно тикали, и стрелки послушно крутились по своей орбите. В комнате по-прежнему было темно, и луна по-прежнему светила в окно. В воздухе разносился дурманящий аромат малиновых флоксов. Пластинка с музыкой давно закончилась, и из соседней комнаты не доносились приятные звуки женского вокала. На столе высилась кучка оберток от конфет и совершенно полная варенница, в которой вишенки — одна к одной — красивыми бочками едва поблескивали от падающего на них света. На полу красовалось мокрое пятно от пролитого недавно кофе — ковер, увы! — был безнадежно испорчен.
В углу, прижавшись к стене как можно сильнее, стояли Соколовы, парализованные страхом, а рядом с ними лежали три маленьких тельца, и жизни их, как и их планы, уходили куда-то в неизвестность. Стремительно. Неумолимо.
— В…вы нас не т…тронете? — выдавил из себя Анатолий, обращаясь к темной фигуре, проходящей мимо них.
Черные глаза блеснули, и оскал, даже не улыбка, на секунду вновь заставил братьев съежиться под своей покрытой мурашками кожей.
— А вы собираетесь меня потом найти и отомстить? Или же, может, подвязать на какую-нибудь новую авантюру? — спросил насмехающийся голос.
— Н…нет, нет, конечно!
— Тогда для чего мне что-то с вами делать? — проворковал их гость издевательски мило и вышел, оставив после себя только пустоту, полную ужаса и отчаяния.
Светлое, правильное будущее, то самое, что воодушевленно строилось в этом доме, теперь было навсегда потеряно и растворялось во мраке ночи так же, как и высокий стройный силуэт посетителя, появившегося тут недавно и так неожиданно…
МИР, КОТОРЫЙ Я СОТВОРИЛ САМ…
В маленьком одноэтажном городе, затерявшемся где-то в листве и лугах, жаркое солнце выжигало на траве свои путаные рисунки, золотя и обесцвечивая ее шелковые зеленые ряды, словно рисуя карту, на которой обозначало, куда уходило лето. На голубом небосклоне, вечном, как сама жизнь, медленно плыли белые пышные тучные облака, отражаясь в зеркальной воде тихой реки. Такой же спокойной, как и нрав этого места. В августовском воздухе звенели последние сладкие дни тепла. Шелестели деревья, готовившиеся скоро сменить окрас. Прогретые улицы были пустынны и чисты. Со стороны пекарни доносился пряный запах свежевыпеченных булочек.
По тротуару, что недавно подмел дворник в широкополой шляпе, гуляли кошки. Им было хорошо и сытно, ибо старушка, жившая неподалеку, только с полчаса назад принесла своим любимым пушистикам свежей рыбы.