Тишина пустой квартиры и мягкость его дивана без труда заглушили и злость, и недовольство, и подозрения…
Весь оставшийся день, полный душного вязкого эфира, наполнявшего собою все, к чему прикасался, Антон просто лежал на своем любимом предмете мебели, то проваливаясь в смутные дремы, то просыпаясь.
В кратких сновидениях ему являлось прекрасное лицо, излучавшее свет. Не зная точно, кому оно принадлежало, но ощущая нечто божественное в его чертах, Домов тянулся к нему, пробираясь сквозь мрак и мразь своего бытия, но никогда не настигал этих спасительных лучей, оставаясь за гранью, переступить которую ему было не дозволено. И словно отвергнутый Богом, он горел и томился, мучился и погибал, не умирая, в собственной темноте, бесконечно бесплотно пытаясь вырваться туда, где сверкал этот недоступный, но такой притягательный свет.
В минуты бодрствования он думал о том, что есть он и что есть все, что его окружает, думал об этом лике, знакомом с давней поры, глядевшем на него зазывающе и одновременно укоризненно. О прошлом, что не помнил, и настоящем, созданном из бессмысленности и лени. Эти мысли посещали Домова постоянно, так часто, насколько это вообще было возможно, но никогда еще они не приобретали столь удручающе-серые краски, как в этот удручающе-серый день.
Антону было неприятно считать, что Татьяна — какого черта он вообще думает о ней?! — пострадала только из-за того, что ему захотелось с кем-то поделиться.
Одиночество никогда не приносило ему ни неудобства, ни страданий. Так зачем нужно было это все? Зачем он заставил ее выслушать? Лишь для того, чтобы услышать, что она понимает, что не отвергает его, как данность? Не отвергает, также как это лицо из снов? Какая глупость! Зачем он вообразил, что ее добрая душа способна исцелить его, приблизить к желанному свету, сверкающему в безграничном мраке его сознания? Вообразил, что ее присутствие рядом изменит суть вещей, какие просто не могут измениться! Зачем, если все равно знал, что этого не будет?
Да… какая глупость! Какая глупость! И из-за этой глупости милая, тихая, славная малышка больше уже никогда не улыбнется никому своей немного смущенной и испуганной улыбкой…
Тоша перевернулся на другой бок. Темные волосы упали на его лицо, и из-под их прядей блестела чернота его усталых глаз.
Так что же он есть? И зачем он есть?
Лишь затем, чтобы убивать? Во всяком случае, выходит, что так.
Но неужели такое существование приемлемо? Разве он не чужой в этом мире? Мире, где люди могут общаться друг с другом, не опасаясь собеседника. Мире, где есть такие девушки, как Татьяна… такие простые и бесхитростные души… Да, он не способен быть, как они. Сколько бы ни старался, как сильно бы ни желал. Он иной. И все, что окружает его, чуждо ему. А он чужд им.
Так что же он есть? И зачем он есть?
Антон не знал.
Но он знал то, что могло ему поведать…
КАК ЖЕ НЕНАВИЖУ Я ДОРОГИ…
Антон совершенно не собирался никуда идти сегодня вечером, но мысль, пришедшая ему на ум, заставила его подняться с дивана.
Оказавшись около «Документ-Сервис» в полпервого ночи, он и сам не знал, что делает. Тоша понимал, что любое его проникновение в офис не останется незамеченным. И все же он пришел.
Недоумевая над тем, что простая секретарша сотворила с ним, ибо прежде Антон никогда не проявлял столько рвения, он зашел в здание, пройдя мимо охранника, что как обычно побоялся остановить его, и поднялся на восьмой этаж. По лестнице. Хоть и знал, что вряд ли встретит кого-нибудь в лифте в это время.
Оказавшись в знакомом коридоре, Домов замер, заметив, что дверь в кабинет босса приоткрыта и из комнаты сочится тусклый свет настольной лампы. Он тихо, практически беззвучно подобрался к кабинету Натальи Осиповны и прислушался.
Главный бухгалтер разговаривала по телефону. Ее речь была бессвязна и прерывиста, совершенно очевидно, что босс находилась в весьма взволнованном состоянии.
Антон слушал без особого интереса. Практически все, что казалось организации, не волновало его. Ему было наплевать и на успехи, и на проблемы, тревожащие Наталью Осиповну. Единственное, что злило Домова, это то, что он пришел зря. Пока его начальница находилась на работе, ему вряд ли удастся покопаться в ее вещах и бумагах. А завтра, когда ей доложат о его ночной вылазке, он приобретет лишние проблемы.
Пока Тоша стоял у двери, соображая, как лучше поступить, чтобы выпутаться и в следующий раз иметь такую же возможность попасть сюда ночью, раздался звонок.