Та поглядела на него и сжала правой рукой свою шкатулку.
— Что за нить?
— Нить жизни.
— Нить жизни?
— У каждого есть нить. У тебя тоже. Я вижу ее.
— Что это значит? Что ты видишь? — Антон не понимал.
— Никто кроме меня, — Кири опустила голову. — Никто не видит ее, кроме меня. Все не верят в нее сначала. А потом… потом они умирают.
— Умирают, когда ты перерезаешь ее, да? Ты ведь можешь ее перерезать?
— Да… Я создаю свою нить, вплетаю туда нить жизни и потом перерезаю.
— И тогда тот, чью нить ты вплетаешь, умирает? — спросил Домов вкрадчиво. — Ты можешь убить, не прикасаясь к человеку, Кири? Не используя оружия?
— Только свой серп…
— Твой серп? Он лежит в этой шкатулке?
— Да, он там.
— Можешь дать мне его посмотреть?
— Нет, ты не можешь касаться его! — Кири сжала коробочку, будто опасалась, что Тоша вырвет ее у нее из рук. — Тот, кто прикоснется к нему, погибнет! Лишь властитель серпа может трогать его.
— И это ты…
— Да.
— Но откуда он у тебя?
— Он был у меня с рождения. Он рос вместе со мной… в моем теле…
— В твоем теле? Как это? Что это значит?!
— Они достали его у меня из груди. Ученые его достали… все, кто прикоснулся к нему, погибли, — Кири не поднимала глаз. — Он не для них, ни для кого… лишь мой крест, лишь мой.
Антон сидел пораженный. Он и думать не думал, что что-то в этом мире еще может заставить его так удивляться. Так вот что скрывается в малышке! Вот чего он так испугался. Девчонка не простая. Похлеще него самого будет! Что за кошмарная сила, способная убивать не касаясь? Просто жнец душ какой-то!
— Да, Кири! — Тоша улыбнулся, безмерно довольный. — Ты еще мудренее меня будешь… Воодушевляет!
Та подняла на него свои красивые глаза. Одобрение Домова ее успокоило.
— Как выглядит нить? — спросил он. — Как ты вплетаешь ее в свою, и что за твоя нить? Можешь рассказать?
— Никак… Просто светлые полосы… Если видела человека однажды, то помню ее. Их все помню… Я представляю ее себе и плету его нить вместе с этой, — девушка достала тоненькую веревочку, сделанную из своих же собственных волос.
— Это твоя нить?
— Это другая нить, не жизни, нить моих жертвоприношений.
— То есть, перерезав ее, ты убиваешь только того, чью нить вплела. И можешь это сделать в любое время и с любым, но только если когда-либо встречалась с этим человеком. Верно?
— Да.
— И его можешь сейчас убить? Дмитрия?
— Могу, — Кири неуверенно посмотрела на Антона.
— Так чего ждешь? Уничтожь его, иначе он отыщет тебя. В институте осталось много твоих вещей. Говорят, с ними он способен…
— Да, он читает их след. Видит того, кто был владельцем, и находит его.
— Так ты в курсе! А зачем ему волосы, знаешь?
— Они часть человека. Нет лучше ориентира, чем часть чего-то. То, что лишь касалось, знает не все. То, что принадлежало, ведает до конца.
— Хм, понятно…
— А еще это его способ. Если срежет прядь с чьей-то головы, то пометит его смертью, и душу заберет себе.
— То есть он так убивает.
— Да.
Домов вспомнил слова Дмитрия, когда тот прижал его к полу, вспомнил блеск металла рядом со своей густой шевелюрой. Вот, значит, что он имел тогда в виду!
— С каждой жертвой, с каждой душою, — прошептала Кири как будто просто сама себе, — мы становимся сильнее…
Антон на секунду задумался над ее словами. Неужели действительно каждая новая смерть делает их могущественнее? Поэтому они так жаждут убийств? От этого внутри все кипит при мысли о крови? Хм…
— Отчего не убьешь его? — спросил он после. — Он ведь найдет тебя!
— Он друг, — девушка смутилась. — Я не хочу…
— Но ты ведь тогда говорила…
— Если бы он не послушался, если бы покусился на твою душу, я бы сделала! — воскликнула Кири. — Но теперь в этом нет необходимости.
— Странная ты. Зачем тебе меня спасать? Кто я тебе такой?!
— Они сказали, ты не боишься их… Они сказали, ты защитишь…
— Демонов, — догадался Тоша.
Он задумался. Зачем близнецам было говорить ей такое? Подготавливали ее к побегу? Но ведали ли они исход их плана? Знали, что в итоге вмешательство Дмитрия изменит его в корне?
— Не бойся! Он не причинит тебе зла, — Кири взяла Антона за руку. — Я защищу тебя! Я уничтожу его, если понадобится, обещаю.
Тот недоуменно поглядел на нее. Уже было однажды такое, что его ладонь ощущала тепло чужого человека, но тогда все было по-иному… Однако…
Карие глаза смотрели с такой преданностью. И луноликое лицо с белой кожей было так мило в своей уверенности.