Прошло некоторое время. Мантуров чувствовал себя так хорошо, что стал даже забывать о недавней, так мучившей его болезни. Ему захотелось побывать у отца Серафима, принять его благословение, и он отправился в Саров. Дорогой он размышлял о словах отца Серафима, сказанных старцем после его исцеления, что надо ему возблагодарить и прославить Господа. Старец встретил его словами: «Радость моя, а ведь мы обещались поблагодарить Господа, что Он возвратил нам жизнь!»
— Я не знаю, батюшка, чем и как прикажете, — отвечал Мантуров, удивляясь прозорливости старца.
Радостно взглянув на исцеленного, старец сказал: «Вот, радость моя, все, что ни имеешь, отдай Господу и возьми на себя самопроизвольную нищету!» Странное, трудно передаваемое впечатление произвело на Мантурова это слово, возбудив напряженную работу его мысли. Он был еще молод, женат: чем же он будет жить, если все отдаст. Зная его мысли, старец сказал: «Не пекись, о чем думаешь. Господь не оставит тебя ни в сей жизни, ни в будущей. Богат не будешь. Хлеб же насущный у тебя будет». Всего второй раз видел Мантуров старца. Но старец, как бы вновь от ужасных страданий воззвавший его к жизни, уже всецело владел благодарным, привязчивым, пылким сердцем Михаила Васильевича. Слово старца было для него уже святыней, и он ответил: «Согласен, батюшка. Что же благословите мне сделать?»
На этот раз мудрый отец Серафим не дал Мантурову определенного указания и отпустил его с благословением. Мантуров, исполняя совет старца, отпустил своих крепостных на волю, продал имение и, сохраняя пока капитал, купил в селе Дивееве на указанном старцем месте 15 десятин земли. Старец завещал ему хранить ее, никому не отдавать и назначить после смерти в Дивеево. Поселившись с женой своей, лютеранкой, на этом участке, Мантуров стал терпеть недостатки. Его жена, в общем хорошая женщина, была вспыльчивого характера, нетерпелива и упрекала его за его поступок. Но, безгранично доверяя старцу, покорив ему свою волю, Мантуров никогда не роптал и радостно нес тот великий подвиг, к которому Христос призывал обратившегося к Нему за словом жизни юношу и который тот евангельский юноша был не в силах повесть. Главное дело, которым отец Серафим занимал Мантурова, были Дивеевские дела. Мантуров стал вернейшим, преданнейшим учеником старца, — можно сказать, доверенным его другом. Старец иначе не называл его, как именем «Мишенька».
Быт отца Серефима во многом изменился, когда в 1825 году он, по явлению ему Пресвятой Богородицы, вышел из затвора. Здоровье старца было не хорошо. Подвиги и изнурение всей жизни, стояние на камнях, затвор — все отозвалось и на его крепкой, выносливой природе. У него болели и ноги, и сильно болела голова. Был необходим свежий воздух и движение. Еще с весны 1825 года он стал по ночам выходить из келии. В ночь на 25 ноября явилась ему Богоматерь, с разрешением оставить затвор, и с 25 же ноября, взяв благословение у настоятеля, старец стал ходить ежедневно на то место, которое, в отличие от прежнего его жилища в лесу (дальняя пустынька), стало называться ближняя пустынька.
В двух верстах от Сарова издавна находился родник, неизвестно кем вырытый и по стоявшей около него на столбике иконе Иоанна Богослова называвшийся Богословским. На горке в четверти версты от источника спасался в своей келье отшельник иеромонах Дорофей, скончавшийся в сентябре 1825 года. Место это отец Серафим посещал, еще когда жил в «дальней пустыне», работал здесь иногда и любил его. По выходе же из затвора он ежедневно стал посещать это место. Тут явился новый источник, по преданию, забивший от удара жезла Богоматери, явившейся здесь старцу. Вода этого источника, называемого «Серафимов», обладает свойством не портиться даже годы, и множество больных, с верою омываясь ею, получали дивные исцеления в тяжких недугах.
Летом 1825 года был возобновлен Богословский родник. Старец, собирая камешки в речке Саровке, выкидывал их на берег и унизывал ими бассейн родника. Около были устроены гряды, на которых старец садил лук и картофель. Так как в келию отца Дорофея, за четверть версты, ходить утружденному годами и болезнями старцу было уже тяжело, ему устроили сруб на холме, близ родника. Небольшой этот сруб, длиною и вышиною в сажен и шириною в два аршина, имел крышу скатом в одну сторону. Ни окон, ни дверей не было. Под стенку надо было подлезать. Сюда старец укрывался от дневного зноя. Через два года ему устроили здесь новую келию, с дверью, но без окон. И тогда он в этом месте стал проводить все дни, с утра, лишь к вечеру возвращаясь в Саров. Рано утром, в четыре, иногда и в два часа по полуночи, старец отправлялся в ближнюю пустыньку. Он шел в своем белом холщовом балахоне, в старой камилавке, с топором в руке. На спине у него котомка, набитая камнями и песком. Поверх песку лежало Евангелие. У него спрашивали, зачем он удручает себя этой тяжестью.