Однажды дивеевская сестра Прасковья Гришанова, будущая схимонахиня Никодима, была в недоумении и не знала, как поступить: блаженная находилась под замком, спросить было не у кого. Она пошла к дому, где жила Мария Ивановна, ходит вокруг, а блаженная ей и говорит в окошко: «Паша, открывай меня!» — «Мамашенька, да как же я тебя открою?» — «А ключами, что у тебя на пояске висят». Паша взяла первый попавшийся ключ и открыла большой замок. Получив совет от Марии Ивановны, Прасковья в недоумении спросила: «Мамашенька, а как закрою-то? Каким ключом отпирала — не помню». — «А ты любым».
В 1925 — 1927 годах в Дивееве жили ссыльные архиереи Серафим (Звездинский) и Зиновий (Дроздов).
Епископ Зиновий, бывший прежде на Тамбовской кафедре, спросил Марию Ивановну:
— Я кто?
— Ты поп, а митрополит Сергий — архиерей.
— А где мне дадут кафедру? В Тамбове?
— Нет, в Череватове.
Епископ Зиновий никогда более никакой епархией не управлял. Он не принял Декларации митрополита Сергия (Страгородского) и в конце 1927 года сам попросил митрополита об увольнении. Епископ Зиновий был арестован и скончался в заточении.
Советами блаженной пользовался и епископ Серафим (Звездинский). В Дивееве он сетовал Марии Ивановне на то, что у него нет полного единомыслия с игуменией Александрой.
— На одной лошади вывезут, — ответила блаженная.
Через несколько месяцев при разгоне Дивеевского монастыря Владыку Серафима и игумению Александру арестовали и увезли в Нижний Новгород на одной телеге.
В свое время блаженная Параскева Ивановна сказала архиепископу Петру (Звереву) о «трех тюрьмах». Трижды отсидев, Владыка перестал опасаться: «Четвертой не будет». Но блаженная Мария Ивановна через одну сестру остерегала его: «Пусть Владыка сидит тихо, а то Царица Небесная от него откажется». В 1926 году его снова арестовали, приговорили к ссылке на Соловки на 10 лет. Когда Владыку увозили, на вокзале он закричал: «Есть ли тут дивеевские?» В толпе были две дивеевские сестры. Он воскликнул: «Передайте от меня поклон блаженной Марии Ивановне!» Он надеялся на ее молитвы и прощался с ней — из Соловецкого лагеря ему не суждено было вернуться. Он скончался от тифа 25 января/7 февраля 1929 года.
31 декабря, под новый 1927 год, блаженная сказала: «Старушки умирать будут... Какой год наступает, какой тяжелый год — уже Илия и Енох по земле ходят...» И правда, с 1 января на протяжении двух недель постоянно умирали сестры, и даже не по одной в день.
На Крестопоклонной неделе Великого поста власти разогнали Саровский монастырь, а после Пасхи явились в Дивеево. Во всем монастыре был устроен обыск, описывали казенные и проверяли личные вещи. В эти тяжелые дни Соня Булгакова (впоследствии монахиня Серафима) пошла к Марии Ивановне. Та сидела тихая, безмятежная.
— Мария Ивановна, поживем ли мы еще спокойно?
— Поживем.
— Сколько?
— Три месяца.
Начальство уехало. Все пошло своим чередом. Прожили так ровно три месяца, а под Рождество Пресвятой Богородицы, 7/20 сентября 1927 года, всем велели покинуть монастырь.
После закрытия монастыря Мария Ивановна жила три месяца в селе Пузо, затем ее перевезли в село Елизарьево, после в Дивеево, потом в Вертьяново, а в 1930 году перевезли на хутор возле села Починки и наконец в Череватово.
Мария Ивановна ободряла оказавшихся в миру сестер, говорила, какие кого ждут испытания, кому сколько лет назначено сидеть в тюрьме. Сестра Евфросиния Лахтионова, будущая схимонахиня Маргарита, рассказывала о том, как сестры спрашивали блаженную:
— Маменька, когда же обратно в монастырь?
— Будет, будет вам монастырь, мы с матушкой казначеей (а матушка казначея к тому времени уже 5 лет, как покойницей была) начнем вас в монастырь вызывать. Только называться вы будете не по именам, а по номерам. Вот тебя, Фрося, будут звать «триста тридцать восемь». Мы тебя позовем с казначеей: «338!»
В тюрьме Евфросинии дали именно этот номер.
Матушке Никодиме Мария Ивановна сказала, что ей назначено воспитывать сирот, и дала ей двенадцать конфет. Действительно, спустя много лет ей пришлось воспитывать двенадцать детей-сирот.