Мать Пелагии Ивановны решила отправить ее с богомольцами по святым местам в надежде на исцеление. Прежде всего «дурочку» повезли в Задонск к святителю Тихону, а затем в Воронеж к святителю Митрофану. Прибыв в Воронеж, арзамасские богомольцы пошли с Пелагией Ивановной к Преосвященному Антонию, известному в то время святостью жизни и даром прозорливости. Владыка Антоний ласково принял Пелагию Ивановну с богомолками, благословил всех, а к блаженной обратился со словами: «А ты, раба Божия, останься». Три часа беседовал он с ней наедине. Спутницы Пелагии Ивановны разобиделись, что Преосвященный занялся «дурочкой», а не ими, и толковали между собой: «Чай, и мы не беднее ее, тоже можем сделать пожертвование». Прозорливый Владыка узнал их мысли и, провожая Пелагию Ивановну, сказал ей: «Ну, уже ничего не могу говорить тебе более. Если Серафим начал твой путь, то он же и докончит». Затем, обратившись к ее спутницам, добавил: «Не земного богатства ищу я, а душевного». И всех отпустил с миром.
Наконец, убедившись, что и святые угодники как бы не помогают Пелагии Ивановне, и узнав, что Преосвященный Антоний упомянул о старце Серафиме, измученная мать Пелагии Ивановны решила еще раз сама съездить в Саровскую пустынь. Прасковья Ивановна стала жаловаться преподобному: «Вот, батюшка, дочь-то моя, с которою мы были у тебя, замужняя-то, с ума сошла; то и то делает и ничем не унимается. Куда-куда мы ни возили ее: совсем отбилась от рук, так что на цепь посадили...» «Как это можно?! — воскликнул старец. — Как это могли вы?! Пустите, пустите; пусть она на воле ходит, а не то будете вы страшно Господом наказаны за нее. Оставьте, не трогайте ее, оставьте!» Напуганная мать стала было оправдываться: «Ведь у нас вон девочки, замуж тоже хотят; ну, зазорно им с дурою-то. Ведь и ничем-то ее не уломаешь: не слушает. А больно сильна; без цепи-то держать — с нею и не сладишь. Возьмет это, да с цепью-то по всему городу и бегает; срам да и только». Отец Серафим невольно рассмеялся, услышав столь справедливые и резонные, на первый взгляд, оправдания матери, и возразил: «На такой путь Господь и не призывает малосильных, матушка; избирает на такой подвиг мужественных и сильных телом и духом. А на цепи не держите ее и не могите, а не то Господь грозно за нее с вас взыщет». Следуя словам великого старца, домашние несколько улучшили жизнь Пелагии Ивановны: не держали более на цепи и позволяли выходить из дому. Получив свободу, днем она юродствовала, бегала по улицам города, безобразно кричала и всячески безумствовала, покрытая лохмотьями, голодная и холодная, а по ночам молилась Богу на паперти церкви под открытым небом с воздетыми горе руками, со многими воздыханиями и слезами. Так Пелагия Ивановна провела четыре года до переезда в Дивеевский монастырь. Все это время она не переставала посещать арзамасскую юродивую Параскеву — ту самую, которая учила ее непрестанной Иисусовой молитве.
Переезд в Дивеевскую обитель и первые годы жизни в ней
Много препятствий нужно было преодолеть страдалице и претерпеть много скорбей и истязаний, чтобы родные сами убедились в том, что ее надо отпустить в Дивеево, где ей было предназначено просиять необычайными подвигами. Мать хлопотала о том, как бы сбыть дочь с рук, даже предлагала за это деньги и говорила: «Намаялась я с нею, с дурою». Но Пелагия Ивановна отказывалась идти в предлагаемые монастыри и только твердила одно: «Я дивеевская, я Серафимова и никуда не пойду». И слова ее исполнились.
В 1837 году дивеевская сестра, дивная старица Ульяна Григорьевна, опытная в духовной жизни и прозорливая, любвеобильная и странноприимная, отправилась с двумя послушницами в Арзамас по какому-то делу. Когда они ехали по городу, вдруг откуда ни возьмись бежит к ним Пелагия Ивановна, влезает в их повозку и говорит: «Поедемте к нам чай пить! Отец-то хоть и не родной мне и не любит меня, да он богат, у него довольно всего. Поедемте!» По ее зову дивеевские сестры приехали к ней в дом и рассказали обо всем домашним. Ульяна Григорьевна, имевшая дар прозорливости, сжалилась над несчастной страдалицей и, побуждаемая любовью Христовой, сказала ее матери: «Вы бы отдали ее к нам, что ей здесь юродствовать-то?» Прасковья Ивановна, услышав это, обрадовалась: «Да я бы рада-радехонька, если б пошла она. Ведь нам-то, видит вот Царица Небесная, как надоела она, просто беда! Возьмите, Христа ради, вам за нее мы еще и денег дадим». Ульяна Григорьевна ласково обратилась к самой Пелагии Ивановне: «Полно тебе здесь безумствовать-то, пойдем к нам в Дивеево, так Богу угодно». «Безумная», будто равнодушно слушавшая весь разговор, вдруг при последних словах Ульяны Григорьевны вскочила, как умница, поклонилась ей в ноги и сказала: «Возьмите меня, матушка, под ваше покровительство». Все изумились ее речи, один только деверь злобно усмехнулся и сказал: «А вы и поверили ей. Вишь, какая умница стала! Как бы не так! Будет она у вас в Дивееве жить! Убежит и опять станет шататься». И еще более удивились все, когда на недобрые речи деверя Пелагия Ивановна смиренно поклонилась в ноги ему и совершенно здраво и разумно ответила: «Прости, Христа ради, меня. Уж до гроба к вам не приду я более». Воистину пришло определенное Богом время поступить Пелагии Ивановне в Дивеевскую общину. Блаженная сама, без всякого сопротивления, охотно оставила кров родной матери и с радостью отправилась в Дивеево. Полученные за Пелагию Ивановну 500 рублей — взнос в обитель — Ульяна Григорьевна тотчас по приезде передала распоряжавшемуся тогда в Дивееве послушнику Ивану Тихоновичу Толстошееву.