Пелагия Ивановна еще по дороге в Дивеево и при вступлении в обитель успела сделать по своему юродству множество несообразных выходок, которые поразили келейниц начальницы Ксении Михайловны. «Какую-то вовсе дуру привезли к нам», — говорили они. «Знать, это дочь купчихи Прасковьи Ивановны Королевой, — отвечала Ксения Михайловна, — она, бедная, вовсе из ума выжила».
Когда Пелагия Ивановна вошла с келейницами к настоятельнице и увидела простосердечную молодую девицу Анну Герасимовну из села Кременки Ардатовского уезда, то встала пред ней на колени, поклонилась до земли и, воздевши руки, воскликнула: «Венедикт, Венедикт! Послужи мне Христа ради». Услышав эти слова, матушка Ксения Михайловна весьма встревожилась. «Вот так хорошо, — сказала она, — не успела еще носа показать, да уж и послушницу давай ей. Вишь, какая! Ты вот сама послужи сперва, а не то, чтоб тебе еще служили». Тем временем молодая девушка, которой блаженная так усердно кланялась, подошла к ней и, жалея ее, бедную, погладила по голове. Увидя, что голова у Пелагии Ивановны проломлена и в ней кишат насекомые, Анна Герасимовна прониклась к блаженной состраданием, но сказать ничего не посмела.
С той поры «безумная Палата», как называли ее многие, стала жить в Дивееве, но не радостной жизнью. Сначала к ней приставили молодую, но крайне суровую и бойкую девушку Матрену Васильевну (впоследствии монахиню Макрину). Она била ее так, что без жалости нельзя было смотреть. Но Пелагия Ивановна не только не жаловалась на это, но даже радовалась такой жизни. Она словно нарочно вызывала всех в общине на оскорбления и побои, ибо по-прежнему безумствовала: бегала по монастырю, бросала камни и била стекла в келиях, колотила головой и руками о стены монастырских построек. В своей келии она бывала редко и большую часть дня проводила на монастырском дворе: сидела или в яме, выкопанной ею же и наполненной навозом, который она носила всегда за пазухой, или же в сторожке в углу, где занималась Иисусовой молитвой. Всегда, летом и зимой, Пелагия Ивановна ходила босиком, нарочно становилась ногами на гвозди и прокалывала их насквозь и всячески старалась истязать свое тело. В монастырскую трапезную не ходила никогда, питалась только хлебом и водой, да и этого иногда не было. Случалось, что, проголодавшись вечером, она нарочно шла просить хлеба в келии тех сестер, которые не были расположены к ней, и вместо хлеба получала толчки и пинки. После этого Пелагия Ивановна возвращалась домой, где Матрена Васильевна встречала ее побоями.
Когда по кончине матушки Ксении Михайловны начальницей стала ее родная дочь, кроткая и, словно младенец, простосердечная старица Божия Ирина Прокофьевна Кочеулова, тогда некоторые из сестер, уважавших Пелагию Ивановну, стали просить за нее: «Что это, матушка, возымейте жалость, смотреть больно, как бьет Матрена-то Пелагию Ивановну! Ведь собака — скот, и ту жаль, а она хоть и дура, все же человек-то есть». И добрейшая матушка Ирина Прокофьевна взяла Пелагию Ивановну от Матрены Васильевны и приставила к ней другую молодую девушку, Варвару Ивановну. Но эта сестра блаженной не полюбилась. И Пелагия Ивановна стала сама уже бить ее и всячески старалась от нее отделаться, прогоняла и говорила ей: «Не люблю тебя, девка, как ты ни служи мне, лучше уйди от меня». Наконец, сжалившись над блаженной, с общего совета решили привести ей для услужения ту самую крестьянку Анну Герасимовну, которая тотчас по приезде в Дивеево Пелагии Ивановны так возлюбила ее, что тогда же сердечно желала остаться при ней в услужении Христа ради. Матушка Ирина Прокофьевна повелела своей келейнице привести Анну Герасимовну к Пелагии Ивановне. Лишь только вошла она, блаженная вскочила и, будучи весьма сильной, схватила ее, как маленького ребенка, в охапку, поставила в передний угол на лавку, поклонилась в землю и сказала: «Отец Венедикт, послужи мне Господа ради, а я тебе во всем послушна буду, все равно, как отцу».