Я смотрю очень внимательно, когда Кристина ударяет Молли в бок. Молли ахает и скрипит зубами, как будто она вот-вот зарычит. Прядь черных волос падает ей на лицо, но она не убирает ее.
Ал стоит рядом со мной, но я слишком сосредоточенна на новой драке, чтобы смотреть на него или поздравлять с победой. Полагаю, именно этого он и ждет. Хотя не уверена.
Молли ухмыляется и без предупреждения ныряет вниз, руки ее вытянуты к животу Кристины. Она наносит сильный удар, сбивая ее, и прижимает к земле. Кристина сопротивляется, но Молли тяжелая, она даже не двигается с места. Она вновь наносит удар, и Кристина перемещает голову в сторону, но Молли только бьет снова и снова, пока ее кулак не попадает Кристине в челюсть, в нос и в рот.
Не задумываясь, я хватаю руку Ала и сжимаю ее так сильно, как только могу. Мне просто нужно нечто, за что я могу держаться.
Кровь стекает по лицу Кристины, на землю рядом с ее щекой. Это первый раз, когда я молюсь о том, чтобы кто-то потерял сознание. Но она не теряет. Кристина кричит и освобождает одну руку. Она ударяет Молли в ухо, лишая ее равновесия, и вырывается на свободу.
Кристина встает на колени, прикасаясь к своему лицу одной рукой. Кровь, текущая у нее из носа, густая и темная, покрывает ее пальцы за считанные секунды.
Она кричит снова и уползает подальше от Молли. По ее плечам я могу сказать, что она рыдает, но я еле слышу ее из-за пульсации в моих ушах.
Пожалуйста, потеряй сознание.
Молли бьет Кристину в бок, заставляя ее растянуться на спине. Ал освобождает руку и тянет меня к себе. Я сжимаю зубы, чтобы не закричать.
У меня не было сочувствия к Алу в первую ночь, но я не настолько жестокая; вид Кристины, которая сжимает грудную клетку, заставляет меня хотеть встать между ней и Молли.
— Стоп! — вопит Кристина, когда Молли тянет ее за ногу назад, чтобы ударить снова. Она протягивает руку. — Стоп! Я… — она закашливается. — Я побеждена.
Молли улыбается, а я облегченно выдыхаю. Ал тоже вздыхает, его грудная клетка подымается и опадает рядом с моим плечом. Эрик идет к центру арены, его движения медленные, и останавливается над Кристиной, скрестив руки.
— Извини, что ты сказала? Ты побеждена? — спрашивает он тихо.
Кристина с усилием встает на колени. Когда она убирает свою руку с земли, там остается красный отпечаток ее ладони. Она зажимает нос, чтобы остановить кровотечение, и кивает.
— Вставай, — говорит он.
Если бы он кричал, я бы не чувствовала, что все внутри моего желудка так и просится наружу. Если бы он кричал, я бы знала, что крик — это худшее, что он планирует сделать. Но его голос тихий и спокойный. Он хватает Кристину за руку, рывком ставя ее на ноги, и тащит за дверь.
— За мной, — приказывает он остальным. И мы слушаемся.
Я чувствую рев реки, болью отдающийся в моей груди.
Мы стоим возле перил. Яма почти пуста, сейчас середина дня, хотя такое чувство, будто это ночь, и длится она уже несколько дней.
Если бы вокруг были люди, я сомневаюсь, что кто-нибудь из них помог бы Кристине.
Во-первых, мы с Эриком, а во-вторых, Бесстрашные имеют иные правила — правила, где жестокость не считается нарушением.
Эрик толкает Кристину к перилам.
— Залезай, — приказывает он.
— Что? — говорит она так, будто ожидая, что он смягчится, но ее широко открытые глаза и пепельного цвета лицо свидетельствуют о том, что она понимает: этого не будет. Эрик не отступит.
— Хватайся за перила, — повторяет Эрик, произнося каждое слово медленно и четко. — Если ты сможешь провисеть над пропастью пять минут, я забуду твою трусость. Если нет, я не позволю тебе продолжить посвящение.
Перила узкие и сделаны из металла. Брызги реки настигают их, делая скользкими и холодными. Даже если Кристина достаточно храбра, чтобы висеть на перилах в течение пяти минут, она не сможет удержаться. Либо она решит стать афракционером, либо рискнет жизнью.
Когда я закрываю глаза, я представляю, как она падает на острые камни внизу, и содрогаюсь.
— Хорошо, — говорит она, ее голос дрожит.
Она достаточно высокая, чтобы перекинуть ногу через перила. Свою дрожащую ногу. Она ставит ее на выступ и поднимает другую.
Повернувшись лицом к нам, она вытирает руки о штаны и держится за перила так крепко, что ее пальцы становятся белыми. Потом она спускает одну ногу с выступа. Затем вторую. Я вижу ее лицо между прутьями перил, полное решимости, губы сжаты. Рядом со мной Aл засекает время.
Первые полторы минуты Кристина справляется хорошо. Ее хватка вокруг перил тверда, руки не дрожат. Я начинаю думать, что она может сделать это и показать Эрику, как глупо было то, что он сомневался в ней. Но затем река бьется о стену, и белые брызги воды попадают на спину Кристины. Ее лицо ударяется о барьер, и она кричит.
Ее руки соскальзывают, и она удерживается лишь кончиками пальцев. Она пытается ухватиться поудобнее, но теперь ее руки влажные.
Если я помогу ей, Эрик позаботится о том, чтобы моя судьба была такой же, как и ее. Смогу ли я дать ей упасть, или я смирюсь с судьбой афракционера? И что хуже: сидеть, сложа руки, в то время как кто-то умирает, или быть изгнанной, но боровшейся. У моих родителей бы никогда не возникло проблем с ответом на этот вопрос.
Но я не мои родители.
Насколько мне известно, Кристина не плакала с тех пор, как мы сюда попали, но теперь ее лицо исказилось, а ее всхлипы громче, чем река.
Еще одна волна ударяет о стену, и брызги покрывают ее тело. Одна капля попадает мне на щеку. Руки Кристины вновь скользят, и на этот раз, одна из них падает с перил. Теперь она висит на четырех пальцах.
— Давай, Кристина, — говорит Ал, и его обычно тихий голос звучит неожиданно громко. Она переводит взгляд на него. Он продолжает: — Давай, хватайся заново. Ты можешь это сделать. Хватайся.
Буду ли я достаточно сильна, чтобы удержать ее? Будет ли стоить моих усилий попытка помочь ей, если я понимаю, что я слишком слаба, чтобы вытащить ее? Я знаю, что это за вопросы, — это оправдания. Причина, выдуманная человеком, может оправдать любое зло, вот почему так важно не полагаться на нее. Так говорил мой отец.
Кристина размахивается рукой, хватаясь за перила. Никто больше ее не подбадривает, но Ал складывает свои большие руки вместе и кричит, его глаза смотрят только на нее. Хотела бы и я так, хотела бы я хотя бы сдвинуться, но я лишь смотрю на нее и удивляюсь, как давно я стала настолько отвратительно эгоистичной.
Я смотрю на часы Ала. Прошло четыре минуты.
Он сильно толкает меня локтем в плечо.
— Давай же, — говорю я. Я могу лишь шептать. Я прочищаю горло. — Осталась одна минута, — произношу я снова, на этот раз громче.
Ладонь Кристины крепче хватает перила. Ее руки трясутся, и я удивляюсь, почему я до сих пор не замечала, как дрожит подо мной земля, размывая обзор.
— Давай, Кристина! — Мы с Алом говорим одновременно.
Я верю, я могу быть достаточно сильной, чтобы помочь ей. Я помогу ей. Если она еще раз соскользнет, я сделаю это. Еще одна волна брызгает на спину Кристины, и она вскрикивает, когда обе ее руки соскальзывают.
Крик вырвался из моего рта. Он звучит так, будто принадлежал кому-то другому.
Но она не падает. Она хватается за перекладины. Ее пальцы скользят вниз, до тех пор, пока я не перестаю видеть ее голову, видны только руки.
На часах Ала ровно пять минут.
— Пять минут уже прошли, — говорит он, практически выплевывая слова Эрику в лицо. Эрик проверяет собственные часы. Он наклоняет запястье, пока мой живот скручивает так, что я не могу дышать.
Когда я моргаю, я вижу, сестру Риты на тротуаре перед железнодорожными путями, чьи ноги согнуты под странным углом, я вижу Риту, кричащую и рыдающую, я вижу себя, вижу то, как я отворачиваюсь.
— Хорошо, — соглашается Эрик.
— Ты можешь подняться, Кристина, — говорит Ал, подходя к перилам.
— Нет, — останавливает его Эрик. — Она должна сделать это сама.
— Нет, не должна, — рычит Ал. — Она сделала то, что ты велел. Она не трусиха. Она доказала это, сделав то, что ты велел.