..Игнат увидел темную конную массу, движущуюся к стану от недалекого леска, первым и даже успел подумать, что это князь зачем-то вернулся, али приключилось в пути что-то, что возвращения потребовало. Но тут же стремительно обожгло: дружина в любом случае возвращалась бы в колонном строю, а эти поднимались, выстраиваясь выгнутым наружу от центра серпом, как загонщики на охоте.
Дружинник нашел глазами своих товарищей, Степана и Илью, те тоже уже зорко всматривались в сумерек — перестук сотен копыт ясно был слышен во влажном вечернем воздухе, по сравнению с летней дневной жарой заметно похолодало. «К утру роса выпадет, пожалуй, — решил Игнат. — Только будет эта роса кровавой». Легким привычным движением потянул из ножен тяжелый боевой меч — отказалась дружина брать в свадебный поход парадное воинское оружие, и не зря, оказалось! И показал взглядом княжьим воям, чтобы хоть с десяток поменьше пьяных, да покрепче видом вокруг себя в чувство привели, да внимание их на восток обратили...
...Федор в доме скорее почувствовал, чем услышал приближение отряда Пелюши — полтора десятка лет граничного служения многому научили. Первое познание тел друг друга вышло у молодых жарким, стремительным, но недлинным — а куда спешить, впереди ведь целая жизнь, правда? Так что вскоре уснула Вайва-красавица, разметав по пуховой подушке длинные спутавшиеся волосы и доверчиво уткнувшись лицом куда-то подмышку княжичу. Федор поднялся с кровати, осторожно сняв с плеча и погладив нежно руку жены, умаявшейся и оголодавшей за два дня свадьбы — то нельзя, а то ноаые родичи не так посмотрят, да? И потопал тихо босиком к оконцу, выходившему на восток.
Распахнул прикрытые от погляда ставни и слепо уставился в сгущающуюся темень, сам не веря виденному: это кто же в здешних краях такой дерзкий, что решил сразу же после отбытия княжеского поезда великой свадьбой поживиться? Судя по по повадкам и строю, поднимавшемуся по холму к стану, были то явно не разбойники. Федор зябко дернул плечами — была за ним такая приобретенная где-то в дальних походах привычка, так всегда случалось с ним перед хорошим боем — и неслышным шагом двинулся к оружию, сложенному на лавке в дальнем углу. Эх, жаль, что не успеет он вздеть толком кольчугу! Княжич осторожно двинул лежавший поверху щит и — замер, потому что за спиной раздалось тихое, почти шепотом:
— Что делается, Феденька?
Медленно обернулся к родным распахнутым чистой голубизной глазам, мысленно коря себя, что не встал достаточно осторожно, потревожил, видать, все же любушку-любаву, что нежилась в счастливом сне где-то далеко от этого летнего стана, где-то в небесных чудных полях гуляла наособь, поди. Нет, не наособь, вместе с ним, с Федором, конечно же...
— Лихие люди, Варенька, — заранее договорились молодые меж собой, что сразу после свадьбы величать Вайву будут новым именем — зачем ждать святого крещения. — Кто они — не знаемо. Надо поглядеть, может, и обойдется.
— Нет, любый, не обойдется...
...Пелюша ехал почти в середине строя и никуда особо не торопился. В конце концов, тот, кто разделывает и раскладывает мясо в общем котле, тот и пальцы облизывает — не переживал нисколько «герцог литовский» за свою законную часть добычи. Пусть немецкие оружные и припрячут под пяток монет из сорванных с женщин тяжелых парадных монист и красочных — к свадьбе же ж! — головных уборов, из мужских ли кошелей, все равно соберут практически всё отобранное, найденное, поднятое в один кошт рейтеры, откуда уже и будет делиться добро.
Важнее сейчас было другое, куда более трудное, на взгляд Пелюши. Предстояло ему еще до начала схватки — да чего там, какой схватки, просто бойни, не ври себе, «герцог литовский»! — определить, где находится его первый обидчик, тот самый Вебра Клаусгайла, и самому, обязательно самому довести месть до разумного, с точки зрения Пелюши, исхода. Потому что если этого клятого Вебру прибьет кто-то из немцев или их оружных, так позором и страшным унижением до конца дней его станет этот поход на летний стан для Сквайбутиса! Пошел за шерстью, а вернулся без нее и еще и стриженым.
Конрад несколько ускорил коня, то же сделали и его рейтеры. До вольно раскинувшегося на вершине холма свадебного лагеря оставались считанные десятки метров, вот-вот начнется потеха! Недовыпивших среди гостей было мало, а пьяная удаль, вопреки бродящим по миру легендам, крайне редко подкрепляется столь же безусловной воинской, да и просто бойцовой выучкой.
Это только в смешных по своей бессмысленности пересказах какой-то изрядно приложившийся к пиву или к браге мужичок вряд разметывает толпы супротивников голыми руками. Скорее наоборот, после второго-третьего шага слепо спьяну споткнется, тут его и затопчут. Да и то, что выпивка якобы силушку в разы увеличивает — не знал доподлинно ни одного такого случая в жизни Пелюша.
Другое дело — русичи. Вот с кем даже хваленым орденским немцам придется изрядно повозиться! Мало того, что не пили, скорее, усы в пиве мочили из уважения к молодым, да и всей свадьбе в целом, так еще и оставались, несмотря на праздник, в полном доспехе, которому, как уверенно знал Сквайбутис, полной завистью завидовали даже далеко к западу от берегов Вислы и Одера. Мечтал о таком оружии, знал это Пелюша, и Орден, пытался сам такое выделывать, каких только кузнецов не пробовал, да только никак не выходило требуемого — то ли знали русичи на самом деле какое-то особенное Слово, то ли и впрямь их мастера были просто познатнее хваленых немецких.
Да и по воинской выучке один княжий дружинник стоил едва ли не троих рейтеров, которые хоть и кичились тем, что воевали якобы за веру, но продавали свое умение только и исключительно за деньги и часть вероятной добычи. У русичей воя начинали воспитывать лет с пяти, когда знающие старики определяли, на что тот или иной малец в будущей взрослой жизни пригоден станет. С девочками куда проще было старухам — тем всем практически замуж выходить, рожать детей, да хозяйство вести исправно.
Впереди и слева вдруг гулко и одновременно пронзительно прозвучала оружная сталь. То Конрад, как успел увидеть в стремительно темнеющем воздухе Пелюша, схватился с внезапно выросшим из густой травы рослым русичем. Что изумило князька, вопреки обычаю, был противник немца без щита, что нечастый случай, — «Позабыл вздеть, что ли?», — мелькнуло в голове у Сквайбутиса, — и держал в правой руке меч, а в левой какую-то странную, хитро изогнутую сулицу.
А уже через несколько секунд почти одновременно и впереди, и слева, и справа зареготало, завыло, завизжало, заголосило на всем протяжении летнего стана. Бойня началась...