Да недавний орден Мужества, так сказать, «в компенсацию» пробитый руководством за те две так и не полученные Золотые Звезды. Неравный размен, да, но хоть что-то в признание того вклада, что внес Внуков, как было написано в сопроводительных документах, «в укрепление обороны и безопасности Российской Федерации».
В общем, получалось, совсем как в популярной еще во время первой чеченской кампании в армейских частях песни:
«Служил я не за звания и не за ордена —
Не по душе мне звездочки по блату,
Но звезды капитанские я выслужил сполна.
Аты-баты, аты-баты».
Впрочем, были в той песне и такие строчки:
«Жена моя красавица оставила меня.
Она была ни в чем не виновата.
Ни дома, ни пристанища — какая тут семья»...
Так вот, случилась в жизни Андрея и мимолетная свадьба, ровно такой же мимолетной оказалась и короткая семейная история. С будущей супругой Галиной Внуков познакомился на третьем курсе НВВОКУ, как водится, на танцах в местном военном Доме культуры, которые все в городе называли «ярмаркой невест». Ибо ходили на них из особ женского пола только представительницы востребованных в дальних и удаленных гарнизонах профессий: будущие учительницы и медички.
Настоящей офицерской жены из Галины не вышло, не все озамужненные дамы осознают по молодости, что лейтенантш много, а вот генеральш — не очень. Но то, что генеральские супруги со своими мужьями, как правило, с первых двух маленьких звездочек, и во многом благодаря их пониманию и поддержке строится настоящая офицерская карьера, так это для преподавательницы английского языка Галины Внуковой (Шмыгаль в девичестве) осталось великой и так и не постигнутой тайной.
Разошлись мирно и быстро через четыре года. Андрей уже числился в Москве, потому оставил жене не только годовалую дочку Марию («Нетшины в неволе не размножаются! Потому и не наградил нас Господь наследником, того бы сам воспитал», — мог и так сказать в компаниях), но и не сильно разъеденную временем двухкомнатную квартиру в Черемушках, которую успел прикупить по случаю на очередные внезапные «боевые» во времена гайдаровской «шоковой терапии» и не менее шокового развития отечественных истории с географией. Сам переехал сначала в казарму к личному составу, потом в офицерское общежитие. Один черт постоянно в разъездах. В дом на Котельниковой набережной, где жили родители, возвращаться не стал, хоть и зазывали долго.
Дворянством, которое род Андрея получил в столь древние и пыльные времена, что в тех темных закоулках мало кто теперь ориентировался, сам Внуков не кичился и разговоров на эту тему подчеркнуто избегал. По его мнению, дворянин — кто, в первую очередь? Правильно, человек, службу государеву исполяющий достойно, ну так а чем иным Андрей всю жизнь занимался?
К православной церкви относился спокойно и без того отчасти намеренно показного фанатизма, что стал в последние годы свойственен высоким российским чинам, большей частию гражданским, хотя и носили некогда некоторые из них погоны. Да, был крещен еще в детстве, но до настоящего воцерковления так и не дошло, хоть и знал многие молитвы — правду говорят, что на войне не верующих нет...
Так вот, оказавшись в очередной раз в Литве — Андрей частенько бывал в этих краях еще мальцом во времена СССР, а детские воспоминания не только самые яркие, но и самые прочные, потому что слишком многое связано с действительно важными тогда, на взгляд ребенка, событиями, — Внуков уверенно двигался по привычной местности и почти добрался до высотки, обозначенной на карте в компактном армейском планшете индексом 124,7. Там майору предстояло определиться с одним из двух предполагаемых направлений дальнейшего маршрута. Оба были равно «вкусными», и Андрей предполагал, что поутру его ждет непростой выбор.
Потому с мыслью, что утро и впрямь вечера мудренее, разведчик начал устраиваться на ночлег. Дело привычное, да и летняя пора особых трудностей с организацией бивака не обещала. Внуков даже не стал отстегивать от камуфлированного в расцветку остальной одежды рюкзака почти невесомый спальный мешок, хотя сырость в этой рощице говорила не только о том, что где-то совсем рядом наличествовало скромное по сравнению со своими белорусскими сродственниками болотце, но и о весьма вероятном изменении барометра с «ведро» на «облачно, небольшой дождь». Костерка разводить тоже не стал, наскоро перекусил всухомятку галетами с сыром, запил съеденное набранной неподалеку во фляжку вкусной ключевой водицей и пристроился под разлапистым вековым дубом.
Ближе к утру небо и впрямь слегка заволокло облачками, начался мелкий скудный дождик из категории тех, что как-то издавна невзлюбил Внуков. Нет бы сразу весь намеченный объем вылился вниз, так — отставить! — мокни медленно, но весь день! Все-таки с большей частью врожденным, хотя кое-где и с благоприобретенным оптимизмом Андрей посмотрел вверх, огляделся по сторонам, потом скомандовал себе — подъем! И легким шагом двинулся к высотке 124,7, лавируя между деревьями.