Еще в Одессе мама Сара учила маленького Давида, что нельзя отказываться от денег, если люди предлагают их от чистого сердца, а заветы мамы Сары священны для Давида Моисеевича, хоть в Одессе, хоть в Швейцарии, куда бы ни занесла старого еврея его еврейская судьба.
А серьезный молодой человек оказался очень спокойным. Он часто слушает радио, читает книги, которые Давид Моисеевич специально достал с чердака, и пьет консервированный сок, которого, таки, скоро совсем не останется!
Погода испортилась уже пару часов назад. Надо подбросить дров в камин в зале.
Давид Моисеевич вздохнул, прикидывая, в какую сумму ему обойдется закупка новой партии консервированного сока, поставил бокал на полку и слез с табурета.
Но едва он вышел из-за стойки, дверь в гостиницу открылась и вместе со снежными вихрями молодой пурги в гостиницу ввалились две закутанные в тряпье и засыпанные снегом фигуры. Одна большая, а другая ниже среднего.
"Пусть светит Вам звезда Арну, хозяин," — произнес здоровяк, отряхивая с себя снег, и стянул с головы намотанное тряпье. Под тряпьем оказалась русая, коротко стриженая голова с лицом человека привыкшего командовать. Вторым оказался натуральный азиат.
Давиду Моисеевичу стало совсем нехорошо. Он в тайне надеялся, что эти таинственные постояльцы с их непонятными паролями таки не объявятся до конца оговоренного срока. И денежки, таки, пойдут в чистую прибыль.
Но Давид Моисеевич не был бы Давидом Моисеевичем, если бы не умел справляться со своими огорчениями:
"Прошу вас, господа! Я предупрежден и ждал вас".
Гости быстро скинули с себя одежду, которая состояла из фрагментов немецкой военной формы и, оставшись лишь в своем, подошли ближе к камину и протянули окоченевшие руки к огню.
— Несколько мгновений, господа — засуетился Давид Моисеевич, подбрасывая в камин сухие поленья. — Четверть часа, и я разогрею для вас поздний ужин.
— Будем очень признательны, — вежливо ответил здоровяк. — Господин…
— Шварц. Давид Шварц.
— Да, господин Шварц, скажите, есть ли в гостинице еще постояльцы?
— Увы! Гостиница пуста, как амбар моего покойного дядюшки Изи в неурожайный год, — скорбно ответил Давид Моисеевич. — Только вот этот молодой человек проживает на полном пансионе и ни в коей мере не помешает вам, — быстро добавил он.
Здоровяк развернулся в сторону закутка, где сидел молодой человек. Тот встал из-за стола и спокойно посмотрел на прибывших. Ни одна черточка не дернулась на его лице.
— Ну, ты и флегма, Данг! — уважительно произнес Марк и, сделав несколько шагов, стиснул спецназовца арну в медвежьих объятиях.
Он и не представлял себе, какую бурю чувств испытывал сейчас внешне спокойный как скала арну.
Вспышка дикой радости, излученная этим землянином, породила в нем странное чувство, которое он смог идентифицировать как земное понятие "дружба". Это было не обычно, не понятно, и до боли приятно так, что на глазах, впервые в сознательной жизни, едва не навернулись слезы.
— Рад тебя видеть, Марк, — произнес он, дождавшись, когда эмоциональный землянин разжал свои объятия.
— Таши с тобой?
Данг отрицательно покачал головой.
— Я ничего не знаю о ней.
Марк на секунду задумался.
— А мы вот с Ченом, четвертый день по горам ползем. Самолет, понимаешь, не дотянул. Пришлось вот прибарахлиться за счет пассажиров, и пешочком. Чуть не замерзли в ноль.
— А как же пассажиры?
— Да им не холодно, не переживай. Чен позаботился. Да ты-то как сам? Рассказывай.
Вскоре на столе возникла огромная сковорода, на которой шкворчала великолепная ветчина, залитая куриным яйцом и обильно посыпанная швейцарским сыром.
Путники присоседились за стол к инопланетянину, и его спокойный долгий рассказ то и дело заглушался стуком ножей и вилок по посуде.
На том месте, когда Данг повел рассказ о своем разведывательном полете на "москито", Марк едва не поперхнулся куском ветчины.
— Так это я по ТЕБЕ стрелял! — изумленно выдал он, с трудом проглотив мясо.
Данг несколько мгновений смотрел на землянина.
— Снаряд пролетел вот так, — спокойно сказал он и показал рукой траекторию относительно своей головы. — Убил пилота.
— Ахрене-еть! — только и смог промолвить Марк.
В это момент, дверь в улицы широко распахнулась, и в гостиницу ввалился огромный детина, весь в снегу, и с лыжами в руках. За ним маячил еще кто-то.
"Пусть светит Вам зве… — начал он. — Ахренеть — не встать!"
Из-за его спины выскочил чернявый молодой человек, держа руку за пазухой. Но, не увидев ничего критичного, расслабился.