— Еще один миротворец, — хмыкнул майор.
С шипением закрылись створы авиационных аппарелей, мимо офицеров прошествовал бортинженер, на ходу бросив:
— Уважаемые пассажиры, перед взлетом просьба не курить и пристегнуться подтяжками друг к другу. Наш борт совершает перелет Кубинка — Душанбе. Спасибо за внимание, — и скрылся в кабине пилотов.
Когда взлетели, майор пальцами прочистил заложенные уши и, потирая ладоши, радостно спросил:
— Не пора ли нам пора?
Кто не знает эту армейскую приговорку? Все офицеры потянулись к своим чемоданам, где кроме полевой формы, двух комплектов белья, столовых приборов, в которых помимо солонки и туристического набора в виде гибрида вилки с ножом и ложки с открывалкой, самое необходимое — кружка или на крайний случай раскладной стаканчик (в самом деле, что за офицер без кружки).
На импровизированном столике военные выкладывали, что у кого было съестного. Молодые «летехи» доставали домашние пирожки, вареные яйца, помидоры, огурцы. Подполковник извлек из своего чемодана большой кусок домашней буженины, завернутый в фольгу, батон хлеба, банку с маринованным перцем и эмалированный судок с баклажанной икрой (сразу видно — семейный человек и недалеко от Москвы служил) и выставил литровую бутылку с жидкостью рубинового цвета.
— Настойка клюквы на спирту. Исключительно полезно, — деловито сообщил военный медик.
Сухой паек майора был представлен десятком буфе-товских бутербродов с колбасой, банкой болгарских маринованных огурцов, пластиковой упаковкой исландской сельди и двумя пол-литровыми бутылками «Столичной».
Волин с благодарностью вспомнил прапорщика Динисенко. Если бы не он, пришлось бы довольствоваться стандартной банкой армейских консервов «Каша рисовая с говядиной» и кабачковой икрой, срок годности которой истек еще в прошлом году... Капитан достал палку венгерской колбасы «салями», запаянной в пластик, банку гусиного паштета, банку прибалтийских шпрот, «утюг» — плоскую банку конической формы, содержащую полкилограмма великолепной голландской ветчины. В центр стола он поставил полуторалитровую пластиковую бутылку «Кока-колы» и рядом пол-литровую бутылку кристалловской водки.
На правах старшего подполковник принялся разливать водку по походным кружкам офицеров.
— Может, летунов угостим? — подал голос белобрысый пограничник Петров.
— Нехай самолетом управляют, — почему-то по-укра-ински заговорил майор Карплев. — Слыхал такое: «Пьяный за рулем — преступник». Неважно, это руль авто или самолета. На земле напьются.
— Логично, — неожиданно для самого себя Волин поддержал артиллериста.
— Итак, господа-товарищи офицеры, — военврач взял в руку эмалированную кружку и, подняв ее на уровень груди, продолжил: — В нарушение всех традиций первый тост хочу предложить не за знакомство и не за встречу. Хочу предложить тост за честь офицеров. Нашу честь. Что бы ни случилось, в какие бы ни попали мы условия, но чести офицерской не замарали, не продали ее.
— Да будет так, — поддержал майор, протягивая свою алюминиевую бадейку. — Аминь.
III
К Москве приближается осень, а здесь, в Таджикистане, — жара.
Поддерживая левой рукой больную голову, Волин сидел на своем чемодане во внутреннем дворике Душанбинской комендатуры, укрывшись от безжалостного азиатского солнца в тени здания гауптвахты.
Улетая из Москвы, Игорь купил в Смоленском гастрономе три бутылки водки «Кристалл», рассчитывая, что хоть одну довезет до нового места службы, чтобы отметить прибытие. Но сейчас в чемодане, кроме полевой формы и белья, была лишь просроченная кабачковая икра и «Каша рисовая с говядиной».
Шевеля пересохшими губами, Игорь пытался вспомнить, что же все-таки произошло. Но цепкая память разведчика запечатлела лишь рев майора-артиллериста:
— Литр — полет нормальный.
— Два литра — полет нормальный.
— Три литра...
Боже, сколько же было этих литров?
Дорогу из аэропорта в комендатуру Волин тоже помнил смутно. Смутные воспоминания о встретившихся людях: смуглолицый лейтенант, небритый прапорщик, похожий на абрека, двое солдат. Все четверо в бронежилетах, касках, с автоматами на плечах. Первое предупреждение, война и смерть где-то рядом, но вряд ли кто-то из прибывших обратил на это внимание. Пьяному море по колено.
— Этот, что ли, роденовский мыслитель, мой? — поинтересовался подошедший у сидящего морпеха, с любопытством рассматривая черную форму, весьма непривычную для здешнего климата.
Услышав незнакомый голос, Волин повернулся на звук. Возле встречавшего в аэропорту лейтенанта стоял незнакомец. Мужчина лет сорока, выше среднего роста, широкоплеч, лицо овальное с задубленной красной кожей. Вокруг глаз глубокие морщины, видимо, ему часто приходится щуриться. На таком солнце это неудивительно. Вдоль левой скулы тянется рваный шрам, мохнатые выгоревшие брови, пепельные, коротко стриженные волосы. Одет он был в светло-кофейный комбинезон и ботинки с высокими голенищами, форму местного спецназа. На широком офицерском ремне с портупеей висела обрезанная кобура от «Макарова», но из нее почему-то торчал длинный ствол «стечкина». Никаких звезд на погонах незнакомца не было, из-за чего Игорь немного стушевался, не зная, как обращаться.