Мы все выбежали на улицу и, влившись в шеренгу, замерли в общем строю. Вынесли знамя.
- Ребята! Сегодня, в четыре часа утра, фашистская Германия напала на нашу Родину…
Голос у старшего пионервожатого дрожал и часто срывался. Я никак не мог сообразить, почему Николай Иванович так волнуется. «Подумаешь, фашисты! Наколотим! Мало ли кто на нас нападал. И самураев били, и белофиннов. Да еще как!»
- …В это тяжелое время каждый должен найти свое место в строю защитников Родины! В нашем пионерском лагере будут организованы добровольческие посты самозащиты. Наша задача - научиться, что надо делать во время воздушного и химического нападения противника. Под знамя! Смирно!
Поплыло вдоль строя пионерское знамя. Барабанная дробь сжимала мои виски, кружила, туманила голову. Война! А какая она? Почему ее боятся взрослые? Женя потянул меня за рукав:
- Бежим в красный уголок. Оружие по списку будут выдавать - настоящее!
Пятому звену, в которое были зачислены и мы с Женей, поручили охранять водоем у колхозного скотного двора. Я ждал самого главного. Вот сейчас Николай Иванович принесет новенькие пистолеты и скажет: «Нате, ребята, охраняйте государственное добро!» Но он почему-то медлил. Я нерешительно спросил:
- А когда нам будут выдавать оружие?
- Ах да, совсем забыл! Идите к завхозу, у него и получите, что полагается.
Взбивая пятками дорожную пыль, мы помчались к приземистому строению, где находилась кладовая. У двери Женя остановил меня:
- Старье всякое не будем брать! Наганы не дадут - попросим винтовки.
- Ладно, - кивнул я, открывая дверь.
Дядя Костя, примостившись у окна, прилаживал черенок к лопате. Он равнодушно посмотрел на нас и, пошевелив пшеничным усом, спросил:
- Из группы самозащиты?
- Да. Пришли получить оружие.
- Ну раз такое дело, получайте: две лопаты и одни трех-рожковые вилы, четыре ведра. Пока - все!
- А наган? - растерянно спросил я.
- Ишь чего захотел! Боевого оружия у меня нет. Оно все вон там, - завхоз кивком головы показал в ту сторону, где должен был находиться фронт.
Новая необычная жизнь не казалась нам суровой. Мы даже были довольны. После завтрака бежали купаться на озеро, потом в красном уголке пели боевые песни. После полудня слушали радио, а вечером выпускали свою пионерскую «молнию». И конечно, наперебой обсуждали положение на фронтах. «Драпают фашисты!» - слышались радостные восклицания со всех сторон. Нам казалось, что Гитлер вот-вот испустит дух. Еще бы - прошло только три дня войны, а сбито уже семьсот пятьдесят пять самолетов противника. Здорово! Красная Армия громит остатки фашистских войск.
Мне не терпелось трахнуть какого-нибудь фрица по рогатой башке. Вот только где его взять? В пионерский лагерь немцы на самолетах не залетают, и о диверсантах пока не слыхать. И еще на фронт не берут. Всыпал бы я этим фрицам по первое число.
Но однажды и у нас в лагере завыла сирена. Тревожный голос из репродуктора оповестил:
- Воздушная тревога! Воздушная тревога! Внимание! Дежурным звеньям подняться на чердак! Повторяю еще раз…
Я медленно поднялся вверх по лесенке на чердак. Душный пыльный воздух щипал горло, резал глаза. Я дотянулся до слухового окна и посмотрел в серую вечернюю мглу. Где-то далеко с глухим вздохом зенитные снаряды рвали небо, и тогда вспышки бледным светом на миг озаряли его темный полог. Вот послышался слабый гул моторов. С каждой минутой он нарастал.
- Чем же тушить зажигалки? - обеспокоенно шумели мы.
- Берите их за хвостики и кидайте во двор! - подбадривал нас пионервожатый.
- Ложись! - вдруг крикнул Николай Иванович.
Послышались глухие раскаты. Пол чердака задрожал. Когда я поднял голову, то увидел яркое пламя у берега озера. Горела старая мельница. Я впервые почувствовал беду, которая повисла не только надо мной, но и над всем, что окружало меня.
…Тревожные дни с необыкновенной быстротой обрастали потоком новых событий.
После выступления по радио товарища Сталина мы собрались в красном уголке. Сначала пропели новую песню «Священная война». Затем выступил пионервожатый.
Он сказал, что в форме милиционеров и командиров Красной Армии гитлеровцы проникают в наши ряды, убивают мирных советских людей, травят ядом питьевые колодцы, взрывают мосты.
- Ваша задача, ребята, - немедленно сообщать о подозрительных лицах в пионерский штаб самообороны.
- А как их распознать-то? Фашистов? - спросил я. Послышались насмешливые голоса:
- Не знаешь, что ль? По рогатой башке.
- В кино, небось, не раз видал! Пионервожатый поправил ребят:
- Дима Репухов правильно задал вопрос. Действительно, врага распознать не так просто. Ведь фашисты переодеваются в нашу советскую одежду… Человек, который спрашивает: где проходит шоссе, или как пройти в деревню, или название какого-нибудь населенного пункта, невольно вызывает подозрение.
На следующий день, сразу после завтрака, мы с Женей вышли в «секрет». Мы тихонечко сидели в ольховнике и охраняли питьевой колодец. У нас было и «оружие»: у меня - вилы, у Женьки - лопата.
У колодца раскинулось небольшое озерцо студеной воды. Со дна его били ключи, и вода все время булькала. Листья на кустах шелестели от ветра. А нам с Женькой иногда казалось, что это на краю болота, в кустах и камышах, кто-то шевелится. Болото от родника тянулось до самого леса, что темнел вдалеке. Там, где кончалось болото, вдоль лесной опушки проходила дорога на Смоленск.
- В лесу их, наверное, полно, - произнес я шепотом.
- Тише ты! - оборвал меня Женька, но тут же сам спросил: - Кого полно? Диверсантов, что ли?
- Думаешь, в лесу наших секретов нет? Сколько хочешь.
- Хоть бы один фриц к нам сюда приполз, - высказывал я свою потаенную мечту. - Сейчас бы ему вилы в бок - раз!…
- Да не ори ты! - снова оборвал меня Женька. - Может, он и правда там, в камышах. Ненароком спугнешь, и не поймаем.
Затаив дыхание мы прислушались. Но, кроме бульканья воды в роднике и шороха листьев, до нас не доносилось ни единого звука.
Я смотрел на ручеек, вытекавший из родникового озерца. Он бежал, извиваясь змейкой по низине, правее болота, постепенно превращаясь в речку. Вдалеке виднелись развалины мельницы, которая еще недавно стояла на речке.
Женька вдруг толкнул меня локтем:
- Слышишь?…
Лицо у него было напряженное и немного испуганное. Он смотрел в сторону камышей.
Мне тоже начало казаться - уже в который раз, - что там кто-то есть.
- Женька, - шепнул я, - сползай туда, к болоту.
- Уж лучше ты сползай, - ответил Женька. - У тебя - вилы.
- На, возьми.
Я готов был поделиться своим оружием. Но ползти к камышам мне отчего-то не хотелось. Я смотрел на Женьку и ждал, что он скажет. Но в этот момент Женька, подавшись вперед, тихо вскрикнул, и глаза у него округлились. Я быстро оглянулся и успел заметить упавшую из-за кустов на камыши тень. Вот камыши закачались, зашуршали…
- Беги в штаб! - громким шепотом сказал мне Женька. Но мне страшно было оставить его один на один с фашистом.
Я словно прилип к земле.
- Женька, - прошептал я в ответ. - Лучше ты беги, а я останусь. Или давай вместе побежим…
- Кому говорят! - цыкнул на меня Женька. - А ну, мотай живо!
Тут я вспомнил, что он из нас двоих - старший, и уже без возражений, подчиняясь приказу командира, со всех ног помчался к лагерю.
Влетел в ворота и что есть духу заорал:
- Диверсант на болоте!
И вот уже ребята - все, кто оказался поблизости, - схватили свои лопаты и вилы и побежали на болото.
А я уже выбился из сил, запыхался и угнаться за ними не мог.
Когда я прибежал к колодцу и увидел среди рыскающих за камышами мальчишек Женьку, у меня сразу отлегло от сердца. Я все боялся, как бы фашист не застрелил моего товарища. А что - очень просто мог бы!
- Я видел его спину! Честное пионерское! В болото, гад, уполз… - взахлеб рассказывал Женька.
Кто-то предложил прочесать болото, и мы уже двинулись было всей оравой к лесу, но тут за нашими спинами раздался сердитый оклик: