Защита Родины поразительно быстро перерождалась в рэкет, и этому была причина. Она состояла в том, что исходный посыл являлся ошибочным с самого начала.
Защитим Родину? Хорошо. Но от кого и для кого? От донбасского быдла? От мифических русских танков? А ради кого? Петренко, седьмого по богатству человека в стране? Или ради Рабиновича – второго?
Родины не было. Была страна. Оккупированная олигархами, проданная и разворованная чиновниками и депутатами, которые за время своей верной службы народу умудрялись поменять по пять-семь партий. Были дельцы, жадно хапающие, хрюкающие, готовые вытянуть из своих соотечественников последние гроши и потом, конечно же, перевести их на счет в офшорке.
Наконец, был сам украинский народ. Работящий, но только на стройке в чужой стране. В своей – кое-как. Получивший зарплату и тут же бегущий к обменнику. Подвывающий на все голоса гадости про Путина и считающий это любовью к Родине. Тырящий все, что плохо лежит, и даже то, что лежит хорошо.
Ведь все те, кого в Украине ненавидят, – менты и сотрудники государственных администраций любого уровня, не представляющие жизнь без взятки, мелкие деляги, кинутые и кидающие, – они же не с Марса прилетели. Это часть общества, рожденная, вскормленная и воспитанная им. Поэтому если у вас возникает вопрос, отчего все так плохо, то задавать его нужно исключительно себе самому.
Бойцы АТО, добровольцы, возвращались домой и видели, что ничего, по сути, не изменилось, на манеже все те же, как вверху, так и внизу. Вчерашние солдаты понимали, что все эти небайдужие («неравнодушные», это на мове) составляют лишь малую, даже мизерную часть общества, а остальным все по хрену. Как в сердцах выразился один ветеран, такая же вата.
Поэтому парням оставалось одно из трех: валить, совать ствол в пасть либо сбиваться в стаю и вместе прорываться наверх. Те, кто выбрал последний вариант, были готовы не только выдирать из страны окровавленные куски мяса, но и мстить ей за то, что она смеет жить по-прежнему, не желает помнить о многих тысячах убитых и искалеченных патриотов.
Проще всего сказать, что рэкетиры – это преступники и не более того.
Внезапно на экране всплыло приоритетное окно, и я увидел, как в мой пустой номер кто-то входит. Это был явно не портье.
Что делать?
Варианты разные. Просто смотреть. Пытаться захватить и побеседовать по душам. Одеваться и сваливать.
Я оделся, прихватил пистолет, вышел в коридор. Там скорее почувствовал, чем услышал, что сзади кто-то есть, развернулся.
На меня смотрел Лазарь.
– Что, не признал? – нарушил молчание он.
Я не ответил.
– Я зайду?
Лазарь был все тем же.
Ему уже перевалило за шестьдесят, но при этом в нем не было и следа старческой немощи. Он был тощим, как розга, опасным, как ружейный обрез, мудрым, как кавказский аксакал. Держава научила его убивать, подрывать, ниспровергать что угодно во имя торжества коммунизма во всем мире, а потом выбросила на помойку. Оказалось, что никакого торжества коммунизма не будет. Его прекрасно заменят клубника зимой и сто пятьдесят сортов колбасы. Ладно, пусть не так много, но уж тридцать-то точно надо.
Лазарь учил меня… нас точно так же, как мы – Марину. Он рассказывал нам про своих учителей, работавших еще во времена Коминтерна. Было бы правильнее, если бы Лазаря и таких динозавров, как он, убрали еще тогда, в девяносто первом, никак не позже. Это ведь я изначально не имел никаких идеалов, и потому мне проще. А у него они были. Нет страшнее человека, потерявшего свои идеалы и мстящего всему миру за это.
Лазарь сел на кровать, там, где сидела Марина. Он демонстрировал миролюбие, но оно меня не обманывало. Я знал, что на одном из своих заданий Лазарь убил человека ударом ботинка. Просто потому, что ничего другого на охраняемую территорию ему пронести не удалось. Убитый был охранником, у него-то Лазарь и раздобыл пистолет.
Интересно, есть ли ствол у него сейчас?
– Что тебе надо?
– Это тебе что надо? – Лазарь усмехнулся. – Ты меня искал, не я тебя.