Непроизвольно подавшись вперед, она судорожно пробормотала сквозь зубы:
- Мою… мою маму.
Глубокомысленно промычав «хм-хм-хм», Шейн отвернулся и глубоко затянулся сигаретой. За годы работы сыщиком он привык к разного рода неожиданностям и сюрпризам со стороны клиентов, тем не менее, ответ девушки поразил его.
— Вы считаете меня ненормальной? — Голос его собеседницы был истеричным.
— Мы все временами бываем — не в своей тарелке.
— Я не это имею в виду. Я говорю о настоящем сумасшествии. Впрочем, мне всё понятно, мое состояние ухудшается с каждым днем.
Вновь кивнув, Шейн раздавил окурок о бронзовую пепельницу, стоявшую на столике между ними:
— Возможно, вы обратились не по адресу — вам нужен не сыщик, а психиатр.
— Нет, нет! — Опершись обеими ладонями о столик, она резко подалась вперед. Её пухлые красные губы оттянулись назад, обнажив полоску ровных белых зубов, в глазах читались отчаяние и страх. — Они говорят, что я схожу с ума. Иногда мне кажется, они специально стараются свести меня с ума. Они говорят, я могу убить маму. Хотят заставить меня поверить в это. Я не хочу верить подобным вещам, но чувствую, что бессильна бороться с собой. Мама приезжает сегодня…
Умолкнув, она посмотрела на Шейна. Он закурил очередную сигарету, придвинув пачку ближе к ней. Не обратив внимания на сигареты, она продолжала умоляюще глядеть на него:
— Вы должны помочь мне, должны. …
— Хорошо, хорошо, — успокоил её Шейн. — Я помогу вам, но я никогда не умел отгадывать загадки.
— Знаете, мне тяжело говорить о таких страшных делах. Есть вещи, которые выше человеческих сил, — произнесла она.
Медленно разогнув спину, Майкл Шейн встал с места. У него была нескладная долговязая фигура, маскировавшая стальные мышцы, и худощавое лицо с веснушчатыми впалыми щеками. Его непокорные огненно-рыжие волосы придавали ему вид сорванца-мальчишки, что находилось в странном несоответствии с крупными, резкими, даже грубыми чертами лица.
Когда он улыбался, суровое выражение покидало его, и тогда он ничем не напоминал умудренного жизнью частного сыщика, взобравшегося на вершину профессиональной славы долгим и трудным путем.
Улыбнувшись Филлис Брайтон, он пересек гостиную и, подойдя к окну, открыл его. Свежий бриз с залива Бискейн заполнил помещение.
— Не волнуйтесь. — Его голос был спокойным и ровным, по своему опыту он знал, что в подобных ситуациях не надо подгонять собеседника. Ему следует собраться с духом, прежде чем рассказать обо всем. — В вас накопилось напряжение, пусть оно вырвется наружу. Знаете, я подумал, что психиатр вам, пожалуй, ни к чему. Вам необходимо высказаться. Говорите, я вас внимательно слушаю.
Спасибо. Теперь она говорила медленно и негромко, почти шепотом, и ему приходилось вслушиваться, чтобы разобрать слова. — Если б вы только знали …
Кое-что Шейн уже знал. Часть информации он почерпнул из газет, о других вещах можно было догадаться.
— Конечно, вы не сходите с ума. Забудьте об этом. Если бы дела обстояли по-другому, вы просто не осознавали бы своего положения. — Он сделал паузу. — Итак, ваша мать…
— Она приезжает сегодня во второй половине дня. Из Нью-Йорка.
— Об этом вы уже говорили.
Когда они думают, что я не слышу, то постоянно говорят обо мне. Вчера вечером предупреждали друг друга, что за мной нужно следить, когда приедет мама. — По её телу пробежала дрожь. — Вот почему я решила прийти к вам.
Вы несколько раз сказали «они». Кого конкретно вы имеете в виду?
— Доктора Педикью и Монти. Мистера Монтроуза. Он личный секретарь мистера Брайтона.
Прислонившись к окну и опершись локтями о высокий подоконник, Шейн спросил:
— Какие основания для опасений? И что это вообще за история? Вы ненавидите свою мать?
— Нет! Я люблю её. А в этом… в этом, как они говорят, и вся суть.
Под пристальным взглядом Шейна кровь прихлынула к лицу Филлис. Пока что разговор с девушкой не разъяснил ему ничего.
— Может, вы поделитесь со мной, о чём они говорят. — Голос Шейна был спокойным и бесстрастным. — Пожалуйста, не извиняйтесь и не оправдывайтесь. Изложите мне факты — в них я попробую разобраться сам.
Сложив руки, Филлис Брайтон глубоко вздохнула, и слова непрерывным потоком полились из её рта. Казалось, они были заперты в каком-то уголке её памяти и сейчас, приоткрыв задвижку, она выпустила их на свободу:
— Они говорят, что я страдаю комплексом Электры, что я ревную мамочку к мистеру Брайтону из-за её замужества. Говорят, будто я помешалась на этой почве и собираюсь убить её, чтобы она ему не досталась.