Мы только поднялись на крыльцо, как дверь приветливо распахнулась:
– Входите, милые дамы.
Я улыбнулась немножко напряженно. Фрешит, подняв бровь, уставился на меня, а потом треснул себя по лбу.
– Даю слово, что вы покинете мой дом, когда пожелаете, целыми и невредимыми.
– Рада вас видеть, Фрешит, – вместо приветствия произнесла я, заходя в дом. Болотник, казалось, еще больше стал похож на английского бульдога: коренастый и приземистый, на грани уродства, с круглыми глазами и неправильным бульдожьим прикусом, тем не менее, он все же производил скорее приятное впечатление, чем отталкивал. Может, всё дело было в умных и немного грустных глазах.
– Попугайчики-неразлучники, – обронил он, глядя на девчат.
– Ну, рассказывайте, – предложил радушный хозяин, когда мы устроились на удобном диване в гостиной.
– Сперва пообещайте, что не будете делиться ни с кем информацией, – переговоры повела я, по праву старшего.
Фрешит грустно улыбнулся.
– Сказывается опыт общения с нашим главой, да? Обещаю, что никому не расскажу добровольно о том, что услышу от вас.
Хорошая формулировка, надо запомнить.
Я вкратце выложила, в чём дело. Его, как и меня, насилие, творимое над Ники, не оставило равнодушным.
– Бедная девочка, бедная малышка, – он взял ее за руки. – Ну ничего, главное, теперь ты в хороших руках, да? – и он требовательно глянул на меня.
Я кивнула не совсем понимая, что он имел в виду.
– Я так понимаю, ты не хочешь наносить фокус какого-то одного зверя? Хочешь стать полноценным перевертышем?
»А-а-а… Ну вот, Фрешит знает о татуировках и фокусах зверя, а я нет!»
– Да хочу. Но если не выйдет, то уж лучше какой-то один зверь, только не гиена.
– Ну да, гиена – для девушки это крайне неприятно, – согласился Фрешит, и я вдруг каким-то щелчком вспомнила программу по Анимел-плэнет, посвященную им. У гиен матриархат, у самок ложный пенис, они крупнее самцов и накачаны тестостероном и агрессией, а детеныши убивают друг друга. Ужас.
Тут Ники расплакалась.
– Я перекинулась, когда была с Тони, перепугалась до смерти, тут же плюхнулась на пол. А он ничего не понял, говорит: «Какая же ты красивая: мохнатая и полосатая, ушастая собачка!», – рыдала она. – Если б он увидел ту мерзость, его б стошнило.
Зная Тони, я была с ней полностью согласна.
– Так что, – успокаиваясь, ответила Ники, – Перевертышем мне, конечно, хочется быть, но главное – я не хочу быть гиеной.
Фрешит задумчиво глядя в сторону, произнес:
– Знаешь, я бы все же советовал нанести временный фокус, хной например. Чтобы легче было контролировать vis.
– Как это? – поразилась Ники, я тоже навострила уши.
– Ну обычно фокус – это же и резервуар, а vis-центры у тебя и так есть, значит, столь глубокая телесная привязка нам не нужна. Тебе просто нужно лучше управляться с собственным vis, нужен костыль для разума, не для тела. Так что…
Мы обсуждали разные возможности еще около часа, а потом нас сморил сон. Фрешит, как истинный джентльмен, принес нам одеяла и подушки, придвинул пуфик под ноги, и мы втроем славно задремали, ничего не опасаясь.
Сон мне снился странный, будто я в лощине родника: холодно, сыро и немного затхло, но место в общем-то не враждебное. Просто чужое. Рядом со мной две девочки: золотоволосая кукла-принцесса и оборванка с собачьим хвостом и собачьими же ушами, нет, с ушами гиены. Они жмутся ко мне, потому что им холодно, но не страшно. Мы стоим на пятачке твердой земли, но не рискуем куда-то идти, понимая, что кругом топь.
– Холодно, согрей нас, – просит принцесса.
– Мы в гостях, – отвечаю я, – нельзя хозяйничать.
– Холодно, – капризничает девочка, а оборванка поскуливает без слов.
– Уважаемый хозяин, нам холодно, – громко оповещаю я заросли камыша и хмурое небо.
Перед нами появляется тропка из камней, а небеса чуть светлеют.
Мы начинаем скакать с камня на камень и выходим на больший сухой островок, появляются цветные стрекозы и девочки веселеют, отвлекаясь на них. А я вижу его – Фрешита, он такой же, как в жизни, только полупрозрачный – из воды.
– Они еще совсем дети, – говорит он, и я согласно киваю, – А вот ты сильно повзрослела, и быстро. Что это? – вдруг обеспокоено спрашивает он, – Что на тебе?
– Где? – я оглядываю и ощупываю себя и вдруг обнаруживаю тяжелый ошейник. Привыкла к его тяжести и поэтому не замечала.